Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда он подзывал меня и начинал вспоминать о своей былой военной жизни. Он приглаживал уцелевший венчик волос, воодушевлялся и восклицал:
– Война! Война! Мне, например, трудно было на войне с моим большим кумполом, – он хлопал себя ладонью по голове и лукаво улыбался. – Ни одна пилотка не налезала. А касок вообще таких не штамповали… Но Бог миловал, ранения в голову не имею… Что немаловажно!.. Стоял ясный, солнечный день. Весной сорок четвертого мы форсировали реку Прут возле села Старый Бодраж…
Как я потом заметил, все свои рассказы о войне дядя Аполлон обычно начинал словами: «Стоял ясный, солнечный день», как будто всю войну только и были ясные, солнечные дни.
– Помню белые глинистые берега, сухой, как солома, прошлогодний камыш… Я только переправился с ротой ПТР, как фашисты открыли минометный огонь. И я за здорово живешь получил осколок мины в ногу.
Дядя Аполлон принялся сквозь штанину нащупывать старую рану и, только убедившись, что шрам на месте, продолжал рассказ:
– Меня отнесли в хату, разрезали ватные штаны, забинтовали ногу индивидуальным пакетом и дали глотнуть из кувшина румынского вина, чтобы не так больно было. А потом на перегруженной лодке переправили обратно в Старый Бодраж и на волах привезли в тыл…
– А «Иван-виллис»?
– Ба! – Дядя Аполлон уставился на меня своими маленькими живыми глазками. – «Иван-виллис» здесь ни при чем. Он появился позднее, под занавес. До этого у нас были американские машины «виллис». Мы их получали по лендлизу. Ты, конечно, не знаешь, что такое ленд-лиз. Хитрая штука! Американцы вроде бы воюют вместе с нами. Только мы кровь проливаем, а они нам свиную тушенку в банках шлют. Технику тоже присылали: истребители «спитфайеры», машины «студебеккеры» и «виллисы». Хорошие машины, проходимые, выносливые. Правда, неустойчивые, легко переворачивались… Разумеешь?
– Разумею, – отозвался я, хотя тогда мало что разумел в свои десять лет.
Но дядя Аполлон верил, что я все понимаю, и продолжал свой рассказ:
– Ав конце войны наши сами научились делать маленькие фронтовые машины «газики». Похожи они были на американские, вот и прозвали их на фронте «Иван-виллис». Имя русское, фамилия американская. И никаких лендлизов. Свои машины, а не взятые в долг у заморского дяди. Что немаловажно! И вот, значит, стоял ясный, солнечный день…
Но дослушать до конца историю дяди Аполлона и его машины в тот раз не удалось: как всегда некстати, появился управдом Пушкевич.
– Товарищ Голуб, – мрачно сказал он, – почему ваш автомобиль не прошел техосмотр?
– Разве обязательно? – растерянно спросил дядя Аполлон.
– Вы лучше меня должны это знать, – процедил, глядя в землю, Пушкевич. – Каждое транспортное средство положено ежегодно представлять на техосмотр.
– Транспортное средство… – со вздохом повторил дядя Аполлон. – Слово какое-то нечеловеческое.
– В доме должен быть порядок, – буркнул Пушкевич и с осуждением посмотрел на дядю Аполлона. – Пенсионер, а дурью маетесь.
И ушел. И долго еще виднелась его сутулая спина.
– Знаешь, что такое пиксида? – тихо спросил меня дядя Аполлон.
Я не знал и покачал головой.
– Пиксида – склянка для яда. Это мне одна аптекарша объяснила.
Больше он ничего не сказал, но с тех пор я про себя стал называть управдома аптекарским словом «пиксида».
Дядя Аполлон говорил о войне так, словно она только на днях закончилась, – для него война всегда была рядом. Для меня же она была далеко-далеко. Словно от войны нас отделяло разное время.
Иногда, задумавшись, дядя Аполлон сообщал мне:
– Ав Будапеште теперь идут дожди…
Откуда он знал, какая погода в далеком, неведомом Будапеште? И почему она его интересовала?
Когда же мы с ним спускались к озеру, он обязательно вспоминал озеро Балатон.
– Балатон поболее вашего будет, разумеешь? Другого берега не видно. И места красивые.
Он с такой любовью говорил о далекой венгерской земле, словно она была для него родной.
Но оказалось, что дядя Аполлон родом из Ленинградской области, до войны жил в городе Луге, на Ярославской улице, у глубокого ручья.
Чем больше я узнавал дядю Аполлона, тем загадочней он становился для меня.
2Первое время «Иван-виллис» был у жильцов нашего дома предметом общих насмешек. Как только не величали его, беднягу! Козел! Колымага! Развалюха! Металлолом! Жильцы безжалостно насмехались над автомобилем и над дядей Аполлоном, особенно в те дни, когда он, краснея и потея, тщетно пытался завести старую машину.
Но люди привыкают ко всему. Привыкли они и к «Ивану-виллису». Однако главная перемена в отношении к старой машине и ее чудаковатому хозяину произошла после случая, о котором я хочу рассказать.
Если бы о нем рассказывал сам дядя Аполлон, он начал бы неизменными словами: «Стоял ясный, солнечный день», хотя история эта случилась ночью. В нашем доме тяжело заболел мальчик Игорёк из седьмой квартиры. Надо было немедленно везти его в больницу. Но как вызвать «скорую помощь», если наш дом стоял на отшибе и телефон был на другом конце улицы и чаще всего не работал.
И тогда я предложил:
– Надо разбудить дядю Аполлона.
И тут же испугался собственных слов: вдруг машина не заведется и мы потеряем драгоценное время? А решается жизнь человека!
Но когда беда стучится в дверь, люди хватаются за