очистила его от скверны, сбросила с души тяжесть, отчего из глаз Ван Со теперь струились слёзы человека, которого вдруг согрели сочувствием вместо того, чтобы оттолкнуть с ненавистью, в которой тот захлёбывался.

Су, я никогда не благодарил тебя за ту ночь. А ведь ты уберегла меня. Я не знаю и не хочу думать, от чего. Просто – уберегла.

У меня никогда не было ничего своего. Своего – ничего! Ни дома, ни семьи, ни каких-то значимых вещей… Однако я свято верил, что раз живёт на свете женщина, которая меня родила, значит, у меня есть мать. И она – моя. Пусть не будет ничего, мне ничего и не нужно, лишь бы была она – матушка. Я так часто повторял это слово, что оно звучало для меня, как имя Небес.

Но оказалось, что я проклят Небесами. Хуже того – я проклят своей матерью.

Разве это справедливо, Су, ответь мне? Ответь, мне, умоляю…

В ту ночь я смотрел в её прекрасное каменное лицо, а сирота внутри меня давился слезами и жалобным криком: «Мама! Мама, ну посмотри же на меня! Посмотри! Это же я, твой сын! За что ты так со мной? Ведь ты сама искалечила меня, так почему не прижмёшь к себе, не утешишь, не примешь меня такого? Ты же знаешь, что ближе тебя, роднее тебя у меня никого нет! У меня вообще никого и ничего нет…»

Это была моя последняя попытка вернуть мать. Я думал так и поклялся себе, что больше никогда не позволю ей издеваться надо мной и видеть мои слёзы. А ещё я поклялся, что ей придётся смотреть на меня. И я стану единственным, кто будет рядом с ней, когда Небеса распахнутся для неё. Больше никого – только я!

В ту ночь ты спасла меня, Су, мой свет, моё единственное утешение. Ты вернула меня себе самому.

И когда я, очистившись слезами, поднялся с колен, я твёрдо знал одну вещь – матери у меня нет и никогда не было…

***

Далеко внизу, в долине, грелся под неожиданно тёплым зимним солнцем Сонгак. А прямо под скалой, на которой замер в размышлениях четвёртый принц, раскинулся дворцовый комплекс. Отсюда, с вышины, люди виделись принцу маленькими ничтожными букашками, суетливо снующими в своих пустых бесконечных делах.

Глядя на мир, простиравшийся у его ног, Ван Со думал об утренней встрече королевской семьи в приёмном зале правителя Тхэджо. Он не жалел о том, что ему пришлось признаться в уничтожении укрытия наёмников. Он не собирался выдавать мятежную королеву Ю или своего старшего брата Ван Ё. Но его терзала мысль о том, что он снова остался один, ведь все отвернулись от него, узнав, что он в одиночку расправился с бандой натренированных безъязыких убийц. Это что, преступление или грех? Почему ни у кого не нашлось даже слова в ответ на его признание – лишь потрясённые взгляды и тяжёлое молчание?

Хорошо, что всё обошлось, но Ван Со покинул тронный зал и вернулся сюда, в своё убежище на скале, в полном одиночестве. Никто не подошёл к нему, никто не захотел говорить с ним.

Сколько всё это будет продолжаться? И что ему нужно сделать, чтобы его наконец приняли в Сонгаке? Приняли в… семью?

Его тягостные размышления прервало чьё-то жалобное кряхтение и последовавшие за этим возмущённые слова:

– Нет, ну почему он выбрал это место, а? Он так издевается над людьми? Боже! И без того меня достал, а тут ещё и это… Как же он мне надоел!

Знакомый мелодичный голос заставил принца вздрогнуть, но он не пошевелился.

А Хэ Су, выдыхая усталость от нелёгкого подъёма на гору, продолжала, не подозревая, что Ван Со слышит всё до последнего слова. С его слухом охотника она всё равно что кричала ему в ухо:

– Боже! Вчера он такое устроил! А со спины кажется таким невинным. И выглядит очень одиноким. Ха!

Услышав саркастический смешок, принц не удержался и обернулся, смерив незваную гостью холодным взглядом, который мигом стёр ухмылку с её хорошенького утомлённого личика.

Странно, но сейчас Ван Со вовсе не был против встречи с ней. И это после всего того, что произошло!

Бесстрашно подойдя к нему вплотную по скользкой покатой кромке скалы, Хэ Су плюхнула перед ним большую корзину:

– Я принесла вашу еду.

Интересно, с каких это пор еду принцам-отшельникам носят не служанки, а родственницы королевских особ? Или все настолько боятся его, что предпочитают поступиться обязанностями, только бы не встречаться с ним с глазу на глаз?

Родители, братья… А теперь ещё и слуги.

– Оставь там, – стараясь выглядеть невозмутимым, обронил Ван Со.

– Хотите поесть в одиночестве? – ехидно поинтересовалась нахальная девчонка и добавила: – Счастливо оставаться!

Принц искоса наблюдал, как она спускается по обледеневшему скосу, то и дело ойкая и вздыхая явно напоказ.

Ушла – и ладно.

Он старательно игнорировал скребущееся у него в душе сожаление.

Каково же было его изумление, когда Хэ Су вдруг вновь выросла перед ним ярким жёлтым цветком на серых, покрытых снегом скалах. И Ван Со быстро отвернулся, чтобы она не заметила его внезапную радость.

– Мне нужно будет забрать посуду! – надув губы, капризно заявила эта невероятная девчонка. – Приступайте к трапезе.

Мало того, что она не выказывала и толики почтения, мало того, что не боялась его и командовала, она ещё и уселась рядом, заставляя его подвинуться и давая понять, что не уйдёт, пока он не поест.

Но Ван Со всё это ужасно нравилось!

Он посмотрел на её уложенные в изящную девичью причёску волосы и сам не понял, как произнёс:

– Вчера ты ничего не видела. И впредь следи за языком!

За этими резкими словами принц бессознательно прятал своё смущение и желание, чтобы Хэ Су подольше побыла тут, с ним. Он откуда-то знал, был уверен, что его предупреждение было напрасным: она и так никому ничего не расскажет. И это согревало его едва ли не больше, чем её открытый взгляд, который, впрочем, тут же потемнел от обиды:

– Да я и не собиралась болтать! – Хэ Су возмущённо фыркнула. – Не могу в это поверить! У меня и своих проблем немало. Мне некогда сплетничать о других. Ну что это такое – каждый раз вы мне угрожаете!

Она умолкла, а минуту спустя с удивлением спросила:

– А вам что, нравится здесь обедать? Любуетесь видом