Он появился перед стражниками из туманного мрака истинным исчадием преисподней: его загнанный вороной хрипел, роняя на сбитые о скалы копыта хлопья розовой пены. А сам принц и вовсе походил на Смерть: в разорванной, перепачканной копотью чёрной одежде, с лицом, покрытым кровавыми слезами, с мечом наотлёт, на лезвии которого багряными каплями засыхали чужие грехи.

Никто не преградил ему путь в покои королевы Ю: это было просто немыслимо.

Ван Со соткался из тьмы у кровати матери, как её самый жуткий кошмар, и сперва королева даже не осознала, кто перед ней, а когда пелена сна наконец спала с её глаз, едва смогла удержаться от крика и только проговорила севшим от испуга голосом:

– Кто здесь?

– Это я, матушка.

Принц шагнул вперёд, в пятно приглушённого света ночников, и королева поняла, что смотрит на того, кого вообще никогда не желала бы видеть.

– Как ты посмел прийти? – воскликнула она, сжимаясь на постели и прикрываясь одеялом. – Зачем ты здесь?

– Вы знаете, что я сделал ради вас? – улыбнулся Со, хотя улыбка его вышла страшной. – Я сделал всё, чтобы вас не наказали. Уничтожил все следы.

– Что ты несёшь? Я тебя не понимаю.

– Я сжёг всё дотла. Ничто не будет указывать на вас.

Расширившиеся глаза королевы и её запинающийся голос подсказали Ван Со, что она обо всём догадалась.

– Неужели… ты их всех убил?

Он тихо и безжалостно рассмеялся:

– Эти люди жили только ради вас. Думаю, они не были против умереть за вас.

Королева ахнула, но тут же овладела собой:

– И ты думаешь, я похвалю тебя? Ждёшь, чтобы я позаботилась о твоих ранах? Да ты же самое настоящее животное!

Улыбка погасла на лице принца, как пламя свечи, которую задули за ненадобностью. Он просто не мог поверить тому, что слышал.

– Убирайся! От тебя несёт кровью. Я не смогу уснуть! – с омерзением выплюнула королева ему в лицо и отвернулась.

– Это же ради вас, матушка!

– Матушка, матушка, матушка! – голос королевы взвился от злости. – Когда слышу от тебя слово «матушка», сразу покрываюсь гусиной кожей. Убирайся прочь! Я не желаю тебя видеть.

Это был конец.

Всё оказалось напрасно, жертвы – бессмысленны, а надежды – пусты.

У Ван Со задрожали губы.

– Мне всегда было интересно, – выговорил он с трудом, – почему моя матушка никогда не жалеет меня. Другая мать переживала бы за своё дитя. Но почему моя матушка даже не взглянет на меня? Я так отчаянно ждал этого, но ни разу…

– Ты не мой сын, – холодно перебила его королева Ю. – Ты сын семьи Кан из Шинчжу.

Ван Со будто толкнули в грудь, и он падал куда-то, падал, падал…

На самом деле он просто начал отступать под ледяным взглядом королевы, не в силах больше выдержать, как она отворачивается в отвращении.

Как же так? За что?

– Это ведь из-за моего лица, да? – прошептал он, даже не пытаясь скрыть слёзы. Жгучая, горькая на вкус влага струилась по его щекам, смывая кровь и копоть. Если бы она так же легко могла смыть этот отвратительный шрам! – Вы отправили меня в чужую семью вместо моего старшего брата. И до сих пор отталкиваете меня. Всё это из-за моего лица!

То, что Ван Со сдерживал внутри, чему не давал прорваться во время всего этого невыносимого разговора с матерью, выплеснулось вдруг в одном замахе и одном коротком ударе, в который он вложил всю свою боль.

Расколотая ваза, где прежде стоял букет свежих цветов, усеяла осколками пол, и Ван Со рухнул вслед за ними, не чувствуя впивающиеся в ладони острые куски фарфора, ничего не чувствуя, кроме охватившего его отчаяния, которое приторно пахло пионами.

Это был конец.

Мать отказалась от него. Снова.

И в один момент свирепый волк исчез, уступив место маленькому несчастному волчонку, чей горестный вой переплетался со слезами и словами, таить которые в себе не было больше сил, да и смысла тоже не было. Разумом Ван Со понимал, что всё это бесполезно, что его никто не услышит, но душа его исходила кровью, и необоримо было простое желание по-детски пожаловаться матери, и не имело значения, что на неё же саму.

Кому ещё он мог открыться? Кому, если не ей?

На него неприязненно взирала с высоты королевской кровати чужая женщина, а он сидел на полу, среди осколков своей хрупкой надежды, и рассказывал этой женщине то, что не доверил бы ни единой живой душе.

Кому, если не матери? Даже если её у него и не было.

– Да вы хоть знаете, как мне жилось у этих Канов? – слова царапали ему горло, но Со говорил, больше не глядя на ту, которой было на него плевать. – Однажды они швырнули меня в огромное волчье логово. Я всю ночь боролся с дикими зверями, а потом устроил пожар. Убил и сжёг всех волков на той горе, а сам выжил. Моё тело было пропитано запахом горящей плоти…

Сейчас он тоже был пропитан этим запахом, только причиной была выжженная дотла душа.

Принц рассмеялся сквозь слёзы, словно безумец:

– А сумасшедшая наложница Кан всё время держала меня при себе, думая, что я её умерший сын. Однако когда она приходила в себя, то избивала и запирала меня, а потом начинала допрашивать, где её сын и почему вместо него рядом с ней какое-то чудовище. Это продолжалось по три-четыре дня. Мне не давали даже глотка воды, и никто не приходил ко мне…

– Ну и что? – у королевы Ю не дрогнула ни одна мышца на прекрасном лице, полном безразличия, словно она действительно не была его матерью. Не дрогнула душа, словно её и не было вовсе.

– И что? – переспросил принц, чувствуя, как его рот дёргается от накатившей обиды. Ему нужно было покончить со всем этим, вырвать из себя последним мучительным усилием, потому что нести это непосильное бремя он больше не мог.

Ван Со поднял взгляд на женщину, которой мешал жить. Странно, она наконец-то взглянула на него – но как!

– Мать признаёт только тех сыновей, кем можно гордиться. А ты – мой позор и моя ошибка. Поэтому я отправила тебя прочь, – королева цинично усмехнулась: – И всё же я отблагодарю тебя за преданность