повзрослел, не до рисования стало. Жаль, что тетрадь не сохранилась. Везде искал, как в воду канула…

– Кстати, вашбродь, – ухмыльнулся Синев, забирая выигрыш. – На кону-то стоят твои деньги, все те, что полеживали вместе с купчей в саквояже. Забрал и поделил… Значит, в Тамбов ездил землицу с лесом сторговать? Дело нужное, но уж не обессудь, что остался ни с чем. И мезонин мы перевернули вверх дном. Нашли-и-сь денежки, и знаешь, где Астреин их прятал? В одном из углов, под половицей!.. Были ассигнации ваши, стали наши! Мы ж ни жнем, ни молотим, а грабим да замки колотим!

– Сколько веревочки не виться, конец будет, – ответствовал штабс-ротмистр. – Вы, думаете, век будете кровь проливать. Не-е-т, ошибаетесь, не выйдет по-вашему. Ответите по всей строгости!

– Мы еще повоюем… А, Дормидонт?.. Повоюем?

– Несомненно.

Хитрово-Квашнин бросил взгляд на канцеляриста и покачал головой.

– Вот смотрю на тебя, коллежский регистратор, и диву даюсь. И по речи, и по внешнему виду, да и по той же книжке «Московского телеграфа» в кармане, видно, что ты человек образованный, не чужд интереса к литературе, к чтению. В детстве рисовал, тянулся к прекрасному. Что могло заставить тебя стакнуться с таким чудовищем, как Синев, у которого руки по локоть в крови? Он вламывался в дома дворян и купцов, убивал направо и налево, не щадил никого…

– Вам не понять, господин штабс-ротмистр.

– Растолкуй, может, и пойму.

– Не слушай его, Дормидоша, – заявила женщина.– Сейчас он разговоры разговаривает, а надо будет, легко разнесет тебе голову, как нашему бедному Пафнутию!

– Да пусть себе болтает, – ухмыльнулся главарь, искусно тасуя колоду. – Нам до лампады, до фонаря. От нас не убудет.

– Уж не супруга ли подбила тебя на черные дела? – продолжал дворянин, поглядывая на подъяческого сына. – Испорченность женщины порой превосходит все мыслимые пределы. Это ведь Калерия заставила Пафнутия прикончить кучера, это ведь она, а не ты, прострелила голову несчастной раненбургской помещице.

– Тебе какая разница, хромой черт?! – прошипела канцеляристша. – Грейся пока, да побаивайся – я своих слов на ветер не бросаю!

– Я так и думал, она совратила!.. Угрозу насчет кочерги, что ли? Не забыл, помню. Но и ты вбей себе в голову, черноокая, что грядет расплата! Недолго осталось вам всем по белу свету езживать!

Синев мастерски раскидал карты, прислушиваясь к острой пикировке и посмеиваясь в усы.

– Не пугай, пуганные! – отвернулась от него Калерия. – Так, какие у нас козыри?.. Бубны, значит… Подкину-ка я шестерку. А знаете, что означает эта карта?.. Скорую дорогу!

– Да, было бы неплохо убраться отсюда подальше! – сказал муж, оценивая свои карты. – Неуютно здесь как-то, тревога одолевает.

– Никуда мы не денемся, пока гудит этот проклятый буран! – вздохнула Калерия. – Скорей бы он закончился… А вот и восьмерочка червей, сердечный разговор, значит. Дормидоша, у нас с тобой сегодня будет милая беседа. Ты доволен?

– Да, очень, безмерно рад!

– Ты лучший муж на свете!.. Но я ведь сказала не всю правду. Восьмерка червей также означает уединенное свидание с любимой! А я у тебя одна единственная. Так ведь?

– Хорошенькое свиданьице с кучей трупов по соседству! – хохотнул главарь.

– Не надо напоминать об этом, не хочу слушать… О, девятка бубен! Она к деньгам, а денежки мы любим, не правда ли, милый?.. Фу, девятка пик! Означает смерть. Надеюсь, не нашу… Туз треф, казенный дом. Этого нам точно не надо!..

– Что верно, то верно, милая, – согласился канцелярист. – Лучше пулю в висок, чем за решетку!

– Валет треф… Валет бубен… Эти к переживанию, к беспокойному будущему… От одного избавилась, от другого тоже…

Бархатный грудной голос губернской секретарши, если она его не повышала, действовал на Хитрово-Квашнина успокаивающе. Такой нежный тембр, и достался этому дьяволу в юбке!.. Писаная красавица, а сколько зла в сердце!.. Он откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу. Вкрадчивые, убаюкивающие слова навевали сон, умиротворение. Почувствовав, как тяжелеют веки, он проморгался, передернул плечами, сел прямо.

– Синий, дай-ка я погадаю на него. – Калерия кивнула в сторону штабс-ротмистра и быстро стасовала колоду. – Карты не врут… Так, король пик, этот наш дворянин – коварный и опасный человек. Боже, и тут же выпадает валет пик – провал всех наших планов!..

– Ну, наворожила, – махнул рукой Синев. – Накаркала. Не верю, чепуха все это!

– Зря ты так. Карты всегда говорят правду…

– Бабские сказки!.. Хватит чепуху молоть! Продолжим лучше игру, пока везет, пока денежки ко мне липнут!

Калерия на время умолкла. Штабс-ротмистр потянулся к ковшику, стоявшему на приступке рядом с печью, и испил воды. Наблюдая за карточными игроками, вспомнил сына, Авксентия, живущего в Можайском уезде, в Нескучном. Как он там? Написал в последнем письме, что все идет своим чередом, не болеет. Снег лег еще в октябре, ходит с ружьем на зайца, выезжает в Можайск, бывает, что и в Москву. Ну, дай-то Бог!.. Представляю, как тревожатся теперь в Харитоновке камердинер с дворецким. C беспокойством в глазах спрашивают друг у друга: «Что это барин все не едет?» «Никак, что стряслось?» Никифор, дворецкий, поспокойнее, солидность в нем эдакая видна, а Ерофей, тот другой, все забота в глазах, все беспокойство. Поди, места себе не находит, бродит по особняку взад-вперед, хмурится, причитает… Эх, cтряслось, друзья мои, случилось. Знать не знаю, что будет дальше, остаться бы живу!..

Он взглянул на часы: стрелки показывали без четверти восемь.

Калерия снова завела свой дурманящий разговор. Хитрово-Квашнин выбил золу из трубки, спрятал ее в карман, потянулся. Стало так тепло, что он сбросил шинель и фуражку, оставшись в нестроевом темно-синем мундире.

На время сонливость отступила. Но чуть позже вернулась, возобновив свои обволакивающие приступы. Противиться им было невероятно трудно. Веки наливались свинцом, мысли черепашьим шагом ползли в голове, фигуры за столом раздваивались.

– Не спать! – приказал себе штабс-ротмистр. – Приободрись!

Напрасно! Его голова, клонясь вниз, клюнула раз, другой, третий. Игроки за столом уже не двоились, а троились, принимая расплывчатые формы. Голос Калерии звучал словно бы издалека, некоторых слов было совсем не разобрать. А потом и вовсе наступила глубокая тишина…

– Держи его крепче! – вдруг пронзил ее голос Синева.

Забытье дворянина вмиг исчезло, но было уже поздно. Лиходеи стояли рядом. Главарь приставил к его лбу пистолет, канцелярист и борисоглебские мещане грубо хватали его за руки… Черт возьми, я задремал! Вот дуралей!.. Вот олух!.. Теперь Калерия точно исполнит свою угрозу! Возьмется за кочергу и…

– Ну, что, помещик? – сощурила она глаза, когда мужчины стянули его веревками. – Чья взяла?.. Пришел час расплаты. Вспомни Пафнутия и Захара… Я сейчас, только железку раскалю!

– Ай да,