– Ну, Питер, – продолжил он, улыбаясь. – Забыл, что ли? Питер… Погода – дрянь… Кафешки – на каждом шагу… Дворцы-колодцы… Надо салоны делать. Два. Будешь курировать.

– Курировать? Что ты имеешь в виду? Нашел куратора…

– Займешься общим руководством. Полное погружение. Юрист наездами будет. По необходимости. А ты – по полной.

– Там много нужно спецов, если с нуля… – после года плотной работы я примерно представлял, о чем идет речь.

– На месте найдешь. Пару контактов дам. Остальные – с тебя. И финансы. Контроль – на тебе. Полный. Смекнул?

– Смекнул, – я улыбнулся. – Надолго, думаешь?

– Как пойдет. В Красноярске сделали бы месяцев за пять. В Москве – за год. А в Питере? Не знаю… Можешь завязнуть в этих болотах. Но ты фартовый мальчик, поэтому и хочу, чтобы поехал. И веселый. Там без юмора нельзя. Кони двинешь. Помнишь Леню Алексеенко? Полгода там отработал…

– И чего?

– За полгода одно согласование только получил, а по срокам должен был уже построиться на семьдесят процентов. Его вины не нашел…

– И чего? – повторил я вопрос.

– В психушке сейчас. В Кащенко.

Я побледнел, а батя, увидев, что переборщил, сказал:

– Пошутил я. Уволился он просто. С концами. Не знаю, где сейчас. В общем, вводные ты услышал. Собирай вещи, собирай документы – и вперед. Через неделю начинай, лады?

– У кого вводные по документам?

– У Юльки. Тороповой. У нее все. Она тебя завтра вкачает. На сегодня отпросилась. Ну чего, все? – спросил он, протягивая руку, – Успеха! И тебе и мне!

– Получается, так, – ответил я, пожимая его руку. И двинулся обратно в салон.

А вечером рассказал Маринке. Она начала было складывать губки в недовольный бантик, но потом, подумав, заявила:

– Слушай, а может, и я туда отпрошусь, а? Как думаешь? У наших в Питере двенадцать магазинов.

– Попробуй, – улыбнулся я. – Будет здорово!

А на следующий день я, не заезжая в свой салон, сразу отправился к Тороповой – заместителю генерального по правовым вопросам. Она вытаращила на меня глаза:

– Тебя?! В Питер?

– Ну да! А чего, Валентинович только меня обрадовал?

Я сел напротив Юли, в гостевое кресло, и положил ежедневник на ее заваленный бумагами стол. Мне нравилась Юля. Ее манера одеваться одновременно неброско и элегантно. И ее самоконтроль – всегда держала себя в руках и принимала гораздо больше информации, чем выпускала наружу.

– Обрадовал? – она улыбнулась, и каким-то волшебным образом улыбнулись и ее губы, и темно-карие глаза.

– А чего? Ты хотела?

– Хотела? – продолжала улыбаться она. – Если бы хотела – поехала бы. Сомневаешься?

– Не-а. Нисколько, – я потянулся за ежедневником.

– Ну, смотри тогда. В принципе, звучит все достаточно просто. Площадки две. Первая на Тореза. Незастроенная. На прошлой неделе только получили на нее свидетельство о регистрации права. По ней нужен весь комплекс: от разрешения на строительство до самой стройки. Вторая на Пулковском. Там шоу-рум «Рено». Купили юридическое лицо. Нужно только организовать работу. Все вроде просто, так?

– Да. Легкотня.

– Но учитывай местные нюансы. Я сама не сталкивалась, но говорят, что иногда разрешение не могут получить по несколько месяцев… Запиши телефоны…

И Юля продиктовала мне контакты людей, которые, по ее мнению, могли пригодиться мне в командировке. А я усердно записывал. Напоследок сказала:

– Юрик, ты, если чего случится, в себе не держи. Звони мне сразу. Или Володе. Или папаше своему. У него фантазии-то немного, по крайней мере – судя по твоему имени, а вот нраву горячего – сам знаешь. Лучше сразу проблему описать, если возникнет. Не трусить. Вглубь уйдет – хуже будет. Смекнул?

Я кивнул ей, улыбнувшись: знал это и так, и откланялся, поблагодарив за информацию. Юлька кивнула в ответ и зарылась с головой в какой-то ордер.

А вечером Соломатина рассказала про свои не совсем удачные переговоры.

– Вот стерва, а… – шипела она, наливая себе чай. – Прикинь!

– Ты о чем? – подначивал ее я.

– Ольга… Сейчас, говорит, не до Питера, ты здесь нужна. Говорит, давай через пару месяцев, поглядим, чего там… А сама смеется глазюками…

– Да ладно тебе выдумывать – глазюками смеется…

– Точно говорю. У нее парня просто нет, вот она и куражится от зависти. Ты когда в итоге едешь-то?

– В пятницу вечером. Послезавтра. В выходные жильем займусь, а в понедельник начну.

– А… – Она зыркнула на меня и полезла в шкаф за медом. – Обустраивайся, а я тогда на следующие выходные к тебе прикачу, хорошо?

– Конечно, – ответил я, улыбаясь, – конечно.

Вот так и уехал. В пятницу вывез из офиса на Краснопресненской нужные документы, заехал домой, переоделся, взял вещи и отбыл на вокзал. Соломатина где-то клубилась с подружками, с ней попрощались по СМС. «Пока, зая, – написала она, – увидимся через недельку». И грустный смайлик. Потом ее сообщение пришло еще раз: видимо, несколько коктейлей уже заняли свое место в ее биосфере, и я, улыбнувшись, написал в ответ: «Притормозила бы ты, милая, а то я никуда не поеду». Возникла пауза минут в десять. Я зашел в поезд и разобрал постель. А потом Маринка возникла вновь: «Юра, назови мне лучшего футболиста Африки за 1991 год». Я ухмыльнулся. Затем написал ей: «Абеди Пеле». И лег спать.

Суббота и воскресенье ушли на то, чтобы устроиться в съемной квартире на Литейном и изучить окрестности. Блюзовый паб, больница и пара книжных магазинов. Вот такие вот окрестности. Квартира двухкомнатная, но большая и с хорошим ремонтом, хотя дом старый. Для проживания очень даже неплохо. По соседям неясно, но вроде коммуналки. В воскресенье еще раз изучил все документы, собрал, разложил их, как надо, сверил с тем, что было на сайте учреждения, куда я собирался завтра, и, удовлетворенный, лег спать, отправив Маринке нежную СМС.

В понедельник третьего марта в четыре часа пополудни, выйдя из канцелярии службы, выдающей разрешения на строительство, я понял, что мне предстоит нечто феноменально интересное. И, вернувшись в квартиру на Литейном, устроился на кухне с только что сваренным кофе. Открыв ноутбук, я посмотрел в окно, которое выходило во двор-колодец. Прямо напротив меня красовалась блекло-желтая стена соседнего дома, абсолютно глухая, и только ближе к крыше одним подбитым глазом узенького окошка она смотрела на хмурый весенний питерский двор. С этого момента я начал записывать все, что со мной происходило.

Пришел я туда в десять. В канцелярии средних лет женщина в очках, с небольшой сединой в красивых когда-то черных волосах, небрежно взглянув на мою папку с документами, сказала: