— Упала! Села мимо стула, и упала!

— Сейчас, подождите, вызову врачей…

— Не надо, Ирочка. Я ничего не сломала. Я встать не могу! — Вой, слезы, закрыла лицо грязными руками. — Подняться сама не могу-у-у! Будь эта жизнь проклята, будя я сама проклята-а-а!

— Сейчас людей позову, поможем.

Я кинулась сначала в другое крыло, прозвонила звонки, выяснила — кто есть из мужчин. Нашла двоих на своем этаже и одного соседа снизу. Без крепких слов не обошлось — Гуля весила больше ста тридцати кило, не могла держать себя даже при подъеме, обвисая как огромный мешок картошки и обливаясь слезами от боли в ногах. Один из мужчин вообще наорал не нее, — не помогло, только затряслась вся.

Через полчаса соседка сидела на стуле в кухне, нарочно поставленном в угол, чтобы подпирали стенки с двух сторон, а я убирала пол.

— Отойдете, сходите в душ. Давайте я вам принесу полотенце и чистое платье, только скажите где.

— У меня два сына. Два. Один в столицу перебрался, хорошо живет, хорошо зарабатывает, семья есть, внук подрастает, мальчонку они родили… второй заграницу уехал. Еще лучше устроился, женился на местной, дом с пятью спальнями. И никому не нужна я. Оба отказались к себе взять, даже старший. У них там причин много, дел много, проблемы, своя семья, времени нет и возможностей. Не нужна я им.

Что ей сказать, — не знала. Жалко было женщину, чисто по-человечески — действительно одна, никаких близких в городе. Ушла с консервного завода раньше пенсии по возрасту, по причине веса и болезней. Заедала нелюбовь и одиночество, не зная других радостей.

— Стесняются они меня… всегда стеснялись, даже когда детьми были. Толстая, некрасивая, а сейчас как свиноматка, если не хуже. Ненавижу эту жизнь. Себя ненавижу, тело свое до отвращения ненавижу. А дальше лучше не станет, ноги не выдержат совсем и я себя обслуживать не смогу. На сыновей надеялась, что к кому-нибудь поближе выберусь, позаботятся, а не нужна…

Гуля плакала, сморкалась в полотенце как в носовой платок. Я мыла пол уже возле ее ног и не удержалась, положила ладонь на огромное распухшее колено, чуть погладив в успокоение.

— Отплачьте, полегчает. Завтра утром лучше станет, позвоните своим мальчикам и расскажите им что-то хорошее из их детства. Вспомните вместе про те времена, когда вы их еще за руку водили. Гуля, они ведь и правда могут быть там такие замотанные, что ни до чего дела нет. Навешаны проблемами как елка в новый год, вот они вам и отказывают, — еще одна проблема приехать хочет. А вы… вы мама. Все дети на земле, даже если они давно выросли, скучают по своим мамам. Хотят поплакаться, хотят, чтобы слезы утерли и картошки нажарили, как в детстве.

Соседка зарыдала. Намного тише, но все также обильно. Ничего больше не говорила, но мне позволила помочь — я отвела женщину в душ, помогла раздеться и помыться. Упав, она ничего не сломала, но ушиблась и с попытками самостоятельного подъема раздраконила боль в суставах, связки потянула с непривычки нагрузок. Еле шевелилась сама.

— Сделать вам чай?

Гуля отказалась. Мы дошли до ее комнаты и она просто закрыла за собой дверь. Через час я еще не спала и слышала, как вернулся сосед — выпивший. Значит, у него завтра должен был быть выходной, раз позволил себе после смены в пивную зайти. Не буйный, не злой, — всегда пел, когда навеселе приходил, по этому признаку и опознавался.

Утром я поднялась в шесть, умылась, вскипятила на кухне свой красный чайничек и налила стакан кипятка. Если бы правила не запрещали, я его в комнату унесла и дорогу на кухню забыла, но электронагревательные приборы положено держать только на общей кухне…

Странный звук заставил обернуться. Так рано никто не вставал. На пять комнат нас трое жильцов, две пустовали незаселенные. Только если соседка после вчерашнего случая с бессонницей замаялась или головной болью. Я оставила чашку на столе и выглянула в коридор.

— Катарина?

Не веря своим глазам, увидела девушку на пороге гулиной комнаты с распахнутой дверью и недоумением на лице. Еще больше она обалдела, когда внезапно появилась я.

— А ты здесь какого черта?

— Я живу здесь… — и мотнула головой на дверь дальше.

С минуту мы обе молчали, понимая, что произошло. Очередной сбой. Катарина как пограничница прилетела к человеку, который нуждался в помощи, но пересек грань раньше, чем эта помощь пришла. И кто бы знал, когда она случилась? Вера вечером, ночью, под утро?

В блокноте Катарины написан правильный адрес и имя — Гульнара Сатти. А Гули в комнате не было. Не ушла, — обувь на месте, верхняя одежда, анимофон, — а исчезла. Как исчезли другие.

— Я звоню Роберту.

— Что? Зачем? В такую рань? Подождать бы…

Начало седьмого, Катарина права. И срочность — для этого дела уже не критична. Не позвонила, а отправила сообщение.

Я посмотрела на девушку, которая явно была расстроена случившимся. Она не скрывала этого, но едва заметила мое внимание, как изменилась:

— Твои хоромы, значит? Странное совпадение…

— Время есть, давай комнату осмотрим.

— Ну, давай.

Роберт Тамм ответил звонком — не разбудили, он уже ехал на работу. Попросил дождаться.

— Ты ее как, нормально знала, Конфетка?

— Не особо.

— Я вот ничего не чувствую в комнате. Но время убить надо, понимаю, попялимся, постоим.

— Ты со скольки на ногах?

Не удержалась от вопроса, удивившись, что Катарина прилетела на вызов, словно по улицам ночь гуляла. Девушка покосилась подозрительно:

— Думаешь, чего не в своей кроватке сейчас? А сама? Прынц-то где, хрючит за дверью и пятый сон видит?

Я не ответила.

— Вы с Юргеном правда вместе, или он напел, чтобы я отстала? Чего ты здесь ошиваешься, я ведь в курсе, что он в квартире живет, а не в общаге. Там маманька с папанькой приличные, своим жильем обеспечили.

Подумав, вспомнив о ключе, сказала тихо:

— Правда.

— Какие скрытные… а зачем шифруетесь? Оба свободные, никакого криминала, давно бы гуляли за ручку, вас бы никто и не упрекнул.

— Это личное.

— Ну, понятно… дело ваше. Слушай… ты же можешь на него повлиять? У меня характер не подарок, но я зла не делаю. Если он кому-нибудь расскажет про меня… Не потому что все так ужасно, а предрассудки и стереотипы…

— Катарина, я никогда от него не слышала ни слова о ком-то из пограничников. Можешь на этот счет не волноваться, он не болтает. Тебе пригрозил, потому что меня защищал, и все.

— Так даже ты не в курсе? Реально тебе ничего не сливает?

— Реально.

— Конфетка, ты меня прости пожалуйста за тот случай. Это я от зависти чуть не сдохла, злая была и хотела заклевать побольнее. Правильно Юрген помойкой обозвал, меня так все обзывают… но вот такая я.