радужном настроении. Он, раскручивая на указательном пальце цепочку с ключами от машины, открыл дверь библиотеки. Там по разные стороны стола стояли Джахан и Овез и, по-видимому, вели нелицеприятный разговор. Они были возбуждены и со стороны напоминали нахохлившихся драчливых петушков. «Этот прилипала успел и Джахан досадить. Ну, парень, этого я тебе не прощу», — с досадой подумал Кошек, сжимая свои пудовые кулаки.

Овез резко повернулся к двери и озарил Кошека уничтожающим взглядом. К своему удивлению, он заметил, что Кошек не затрепетал, как бывало обычно, а спокойно с достоинством выдержал его колючий взгляд. Овезу даже показалось, что, скажи он сейчас хоть слово, спуска ему не будет. В бессильной злобе Овез махнул рукой и пулей выскочил из библиотеки.

Джахан, как подкошенная, опустилась на стул и отрешенным взглядом уставилась в потолок. Кошек на цыпочках, словно боясь разбудить кого-то, прошел к дивану и взял в руки газету, но не до чтения ему было сейчас. Он глядел на свою любимую и ломал голову над тем, как вернуть ей хорошее настроение.

— Ох-хо-хо, надо же такому случиться! — нарочно удивленным тоном произнес Кошек. — Ох-хо-хо!

Джахан не отреагировала.

— Ох-хо-хо! Чудеса чудес, да и только! — не унимался Кошек.

— Ну чего ты там охаешь, Кошек?! — не выдержала Джахан.

Голос Джахан прозвучал хрипло, видимо, она еще не успела успокоиться. Но Кошек был доволен собой: лед тронулся, а остальное приложится.

— Оказывается, и летом может идти снег! — сказал он, улыбаясь во весь рот.

Джахан поняла, что Кошек намекает на ее настроение, и ответила ему в тон:

— Да, Кошек, и такое временами случается… И вообще ты сегодня не ко времени…

Последняя фраза глубоко ранила бесхитростную душу Кошека. Он похлопал ресницами, как обиженный ребенок, и глубоко задумался. «О чем они спорили здесь так горячо? Допустим, Овез может со мной ругаться, это объяснимо, как-никак он — мой начальник. Но причем тут Джахан, она ведь к ферме не имеет никакого отношения. Может быть, они ссорились из-за меня? Но и этого не может быть. Джахан не из тех, кто вмешивается в чужие дела. «Не суй носа в чужие дела, каждый должен справляться со своим делом сам», — отвечала она мне каждый раз, когда пытался ей в чем-то помочь. Нет, не могла Джахан ссориться с Овезом из-за меня. Все же, что послужило поводом для их ссоры?! Может быть… нет, нет, этого не может быть. Овез семейный человек, у него уже дети подрастают».

После долгих и мучительных размышлений Кошек подсел к Джахан и стал в упор разглядывать ее.

Джахан была красива, даже очень. Кошек всегда знал это, но сейчас в ней было нечто большее, чем красота. И это «нечто» превращало ее в глазах Кошека в божественное создание, призванное составить его счастье. Кошек глядел на Джахан долго и чем больше смотрел на нее, тем более она казалась ему красивой и премилой. Маленькая, с ушко иглы, родинка на ее чистом лбу, казалось, так и переливается, как частица агата, а глаза под черными вразлет бровями так и манили его, излучая нежность, какое-то таинство. Даже повседневное платье Джахан казалось сегодня нарядным, а искусная вышивка на нем словно имела загадочный смысл. Кошек так уверовался в этом, что пытался в уме расшифровать замысловатые зигзаги узоров и досадовал тем, что ничего не смыслит в этом.

Джахан была сегодня прекрасна. Она сидела за столом вся такая светлая и чистая, словно утренний цветок. «Как в таком милом и нежном создании может уживаться такое чувство, как гнев?» — подумал Кошек и тут же начал успокаивать себя. «Нет, она не гневается, просто кокетничает со мной. Мне необходимо развеселить ее. Я обязан это сделать, как истинный мужчина. Какой же я мужчина, если я не в состоянии развеять грусть любимой в минуты печали. Нежность и ранимость девического сердца общеизвестны, и тот, кто пренебрегает этим, — просто слепой…»

Кошек нежно, словно нечто хрупкое, погладил руку Джахан и, посмотрев ей прямо в глаза, сказал:

— Джахан, хочешь я тебе спою, а? Могу и станцевать, хочешь?

— Ну и дурачок же ты у меня, — сказала Джахан явно игриво.

— Пусть буду дурачком, только твоим, договорились?! — подхватил Кошек игру и прижался губами к ее рукам.

Джахан легонько отстранилась и с напускной строгостью спросила:

— Это ты жаловался в милицию на Еди или кто тебя надоумил?

Кошек моментально скис.

— Я никогда не предполагал, Джахан, что ты могла обо мне такое подумать…

В это время вошел Овез и прямо с порога объявил:

— Ты зря винишь парня, Джахан, это я написал в милицию.

— Ну и зря ты это сделал… зря. Они только похоронили отца, а вы, бессердечные, тягаете Еди в милицию. Где ваша человечность, элементарная порядочность? Разве можно убитого горем человека еще обвинять в обдуманном воровстве? — вспылила Джахан.

— Кто тебе сказал, что Еди убит горем?! Вранье. Он даже нисколечко не переживает смерть своего отца. Еди всего-навсего один день проработал на ферме и что только не вытворил. От него не было покоя ни Карлавачу, ни нашему Кочкулы, а приехавшего из районного центра фотографа просто извел… Так что ты не очень-то его защищай. А потом в тот день на станции разве мы знали, что у него умер отец? Вот, Кошек не даст соврать. Разве он знал об этом? Нет, не знал. Он два дня дожидался меня на станции. Если бы знали или бы он сказал… Нет, это просто выдумки. Угнал машину, а теперь виляет хвостом, разве вы сами не знаете этого гордого Еди!

Джахан не понравились слова Овеза, ей даже захотелось крикнуть: «Не горделивость ли многих из вас довела парня до ручки?», но сдержалась, понимая, что библиотека не место для таких споров.

— Я бы на вашем месте не стала бы жаловаться в милицию на Еди, пусть он был бы даже виновен в угоне машины. Говорят, сначала прижги углем себя, прежде чем пробовать на другом.

Овезу стало совестно, что молоденькая девчушка учит его уму-разуму.

— Ты, Джахан, лучше не вмешивайся в это дело, я за свои поступки отвечу сам, — сказал он высокомерно.

— Не много ли ты на себя берешь, Овез?! Почему ты обещал подготовить в газету статью, не согласовав это с комсомольским бюро? Ты член бюро, это верно, но и в таком случае ты не имел на это права. Ты обещаешь, а я должна писать, так по-твоему? Но мы еще посмотрим кому писать. Я поставлю этот вопрос на бюро.

— Где бы ни был