Я дышу, любовь моя. Я все еще дышу.

В коридоре вагона было еще холоднее, чем в купе. Закрыв за собой дверь, Лида посмотрела по сторонам и облегченно вздохнула, не обнаружив никого мучающегося бессонницей или решившего размять затекшие ноги. Только запах трубочного табака указывал на то, что кто-то выходил сюда не так давно. Коридор был коричневым. Казалось, что находишься внутри какой-то длинной коричневой трубы с одним-единственным тусклым фонарем, привешенным высоко на стене. Лиде нравилась полутьма. Она успокаивала. В полутьме ей лучше думалось.

Поезд подрагивал в такт монотонному перестуку колес. Лида прислонилась лбом к холодному стеклу, но не увидела снаружи ничего, кроме самой ночи, укрытой толстым черным одеялом. Там не было ничего, ни огней, ни городов, ни деревень. Только бесконечные замершие леса и снег.

Как они умудрились проложить здесь железную дорогу? Масштабы России, как и масштабы Китая, поражали ее. Напрасно она пыталась как-то втиснуть в голову эти размеры. Вместо этого она научилась сосредотачивать внимание на небольших вещах. В этом она преуспела и стала замечать то, что другие обычно не видят. Например, отблеск солнца на карманных часах, или торчащий из кармана уголок бумажника, или золотую трубочку губной помады, на какую- то секунду оставленную без присмотра на прилавке магазина. Лида улыбнулась. Да, в этом она была хороша.

Вдруг взгляд ее, доселе блуждавший по ночному ландшафту за окном, сфокусировался на собственном отражении в стекле. Лида скривилась. Ее шапка в самом деле была жуткой, в этой коричневой шерстяной штуковине с широким верхом она была похожа на павиана. Лида была рада, что Чана Аньло сейчас нет рядом и он не видит ее такой. Она вздохнула и услышала, как ее страхи хрустят в ее дыхании подобно крошкам печенья. Ей было семнадцать. Ему — девятнадцать, почти двадцать. Может ли человек ждать вечно? Этого она не знала. Его она любила страстно, в этом она была уверена, и все же… От собственных мыслей на щеках у нее проступил румянец. Как долго мужчина может обходиться без женщины? Месяц? Год? Десять лет?

В том, что, если понадобится, она может ждать его всю жизнь, Лида не сомневалась. Не это ли делал ее отец? Год за годом ждал в трудовом лагере ее мать.

Вдруг Лида сдернула шапку и встряхнула головой так, что огненные волны волос взлетели в воздух и опали на плечи, обрамляя лицо. От этого в ней появилось что-то дикое, и у Лидии сделалось легче на душе. Кто-то однажды назвал ее львицей. Лида согнула пальцы и провела ногтями по окну, оставив тонкие следы на туманном пятне, которым осело на стекла ее дыхание.

Это было перед самым рассветом. Лида наблюдала, как в густой темноте, накрывшей Северную Россию, черной, как уголь, который добывают из ее недр, зарождается свет. Ночь начала превращаться в бледную прозрачную серость. Проявились скованные морозом остовы деревьев. Мир снова становился реальным.

Лида прошла по темному коридору в хвост вагона, где находился крошечный туалет. Рядом с ним уже выстроилась очередь из трех человек. В отличие от китайцев русские прекрасно себя чувствуют в очередях, она давно это заметила. Прислонившись к деревянной обшивке и почувствовав, как беспрерывное вращение железных колес эхом проходит через все ее кости, Лида снова вернулась мыслями к попутчице, которая спрашивала, откуда она. Что-то в ней настораживало Лиду. Неожиданно раздался негромкий звук быстрых и легких шагов, приближающихся к туалету. К этому времени Лида уже была второй в очереди. Не то чтобы ей сильно хотелось воспользоваться этими тесными «удобствами», она просто не стремилась возвращаться в купе. Шаги замерли. Лида обернулась и, к своему изумлению, увидела у себя за спиной еще четырех женщин и ребенка (и когда только они успели прийти?). Все терпеливо ждали. По виду стоявшие были крестьянками: на это указывали платки и шали на головах и широкие узловатые кисти рук, привычных к работе на полях. По их замкнутым лицам невозможно было определить, о чем они думали. Ребенок, совсем маленький мальчик в шапке, сосал палец и тихонько попискивал, как мышонок, не обращаясь ни к кому конкретному. За ним стояла та, чьи шаги услышала Лида. К удивлению девушки, это была Антонина, жена начальника лагеря. Она была в теплой серебристой шубе.

— Доброе утро, товарищи, — бодро произнесла Антонина и, кивнув, добавила отдельно Лиде: — Доброе утро.

Женщины посмотрели на нее, как на крикливую сороку. Одна ответила вполголоса: «Доброе утро», — и снова уткнулась взглядом в пол. Остальные промолчали. Мальчик прикоснулся к ее шубе грязной ручонкой, и женщина отошла от него на шаг. Антонина сложила перед собой руки в белых шелковых перчатках и стала смущенно перебирать пальцами.

— Товарищи, — произнесла она нерешительно, — мне очень нужно. — Она улыбнулась, но одними губами, ее глубоко посаженные глаза остались серьезными. — Может, вы могли бы…

Все повернулись к ней.

— Нет.

— Становитесь в очередь.

— У меня сын тоже хочет, и то не жалуется. Постыдились бы!

Антонина заморгала, рот ее чуть искривился. Она покачала головой и почесала тыльную сторону ладони, отчего на белом шелке проступила небольшая красноватая полоска.

— Товарищ Антонина, — вежливо произнесла Лида, выйдя из очереди, — можете занять мое место.

Мать ребенка неодобрительно покосилась на нее.

— Товарищ, — произнесла она спокойно и рассудительно, — мы больше не обязаны позволять этим проклятым паразитам лишать нас наших прав. Посмотрите на эту женщину, на ее буржуйский наряд. Она уж точно не привыкла работать!

Все уставились на бледное ухоженное лицо, на рубиновые сережки, поблескивавшие в черных волосах, и на роскошную шубу.

— Да сразу видно, что она…

Лида прервала говорившую:

— Пожалуйста, товарищи, вам же от этого хуже не станет. Я просто уступаю ей свое место в очереди, так что…

— Девушка, — мать мальчика посмотрела на нее заинтересованно. — Как вас зовут?

Во рту Лиды пересохло.

— Какая разница? Вас это не…

Женщина достала из кармана маленький блокнотик. К нему резинкой был примотан карандаш.

— Назовите свое имя, — повторила она.

Антонина снова подала голос:

— Хватит, хватит, товарищи.

Она повернула голову и подняла руку. Рядом с ней возник один из ее попутчиков в форме. Он не произнес ни слова, но ему и не надо было. Все женщины тут же опустили глаза. Лида не стала ждать продолжения. Она протиснулась рядом с рослым мужчиной и направилась к своему купе. Но когда она подходила к двери, дорогу ей перегородил второй охранник в форме.

— Прошу прощения, — вежливо произнес он.

Он не двигался. Только положил руку на висевшую на боку кобуру с пистолетом. Он был высок, на красивом славянском лице горел яркий румянец во всю щеку. Глаза весело поблескивали.