— Иногда да, но чаще он ездил верхом на лошади.

Лошадь.

Неизвестно откуда в голове Лиды вдруг возникло воспоминание, оно как будто просочилось туда сквозь тонкие кости черепа. Лошадь. Прекрасная гнедая лошадь, которая ходила, высоко поднимая ноги. У нее была черная грива, за которую Лида так любила держаться своими короткими пальчиками. Лошадь, от которой пахло прогорклым маслом и сладким овсом. Лошадь, которую звали…

— Герой, — пробормотала она.

Лицо Алексея неожиданно оказалось совсем рядом. Лида даже почувствовала запах табака.

— Ты тоже помнишь Героя?

— Да, — шепнула она. — Мне очень нравились его уши.

— Уши?

— Как прядал ими или настораживал, когда чему-то радовался. Или прижимал, когда сердился. Мне они казались такими выразительными, прямо волшебными, что я не могла глаз от них оторвать. Мне самой хотелось иметь такие же.

Она скорее не увидела, а почувствовала, что Алексей улыбнулся.

— Йене катал меня на нем. Садился в седло и усаживал меня перед собой, а я цеплялся за гриву Героя, как обезьяна. А позже, когда я подрос и мне купили пони, мы выезжали с ним вдвоем на прогулку.

Лида негромко вздохнула.

— Сначала мы ездили по набережной Невы, — Алексей обращался к Лиде, но она не сомневалась, что в тот миг мыслями он был где-то далеко, — а потом легким галопом уезжали в лес.

Мы. Всегда это мы.

— Мы тогда много смеялись. Мне больше всего нравились наши прогулки осенью, когда листья на деревьях становились такими ярко-желтыми и красными, что казалось, будто они горят огнем. Это продолжалось до тех пор, пока однажды (мне тогда было лет семь) он не поставил меня перед собой, как маленького солдатика, и не сказал, что больше не сможет приезжать ко мне каждую субботу…

Алексей надолго замолчал. Лида вслушалась в затянувшуюся тишину. Они оба знали причину того, что привычки Иенса изменились. Но Алексей назвал ее.

— Очевидно, тогда он сошелся с твоей матерью, Валентиной. Понятно, что он должен был прекратить видеться с моей.

— И после этого ты его не видел?

— Нет. Я потерял его на целый год и не догадывался, почему это произошло. Я слышал, как он ссорился с матерью, поэтому долго винил во всем ее. Но потом он снова стал возвращаться, без предупреждения.

Лида изумленно уставилась на него.

— Не удивляйся, — сказал Алексей. — Это случалось нечасто. Он приезжал на дни рождения или на Рождество, покататься на санях. Иногда мы ненадолго выезжали верхом в лес. Это и все.

— А как ты обращался к нему?

— Дядя. Дядя Йене.

Лида промолчала.

— Он учил меня брать препятствия на лошади. Сначала прыгать через сучья на земле в лесу. Этому я быстро научился. Но потом стал ставить мне задачи потруднее: заборы и ручьи. — Алексей поднял голову, и Лида увидела, как дернулся его кадык. — Он всегда смеялся, когда я падал, и иногда… — Алексей грустно улыбнулся. — Я, бывало, специально выпадал из седла ради того, чтобы услышать его смех.

Лида представила их себе. Мальчик. Горящие от возбуждения зеленые глаза. Его рыжий отец, едущий впереди на гнедой лошади. Солнце, низко склонившееся над горизонтом, выкрасившее их обоих в золото. Яркий ковер из желтых и красных листьев под копытами животных.

Ей показалось, что сердце сейчас не выдержит и лопнет от зависти.

В вагоне было холодно. Поезд тянулся сквозь ночную мглу. Почти все десять пассажиров их купе спали, склонив головы набок. Лида сидела, накрыв ноги теплым платком, рядом с Алексеем, спина которого была выпрямлена даже во сне. И время от времени ее истощенный разум порождал неожиданные образы. Она слышала биение сердца паровоза в каждом повороте колес, но за черным окном, как ей казалось, всякая жизнь, всякое существование прекратилось. Лида закрыла глаза. Не потому, что ей хотелось спать, а потому, что было невыносимо наблюдать за этим небытием. Оно ее угнетало. Оно стучало в окна, просачивалось сквозь щели и клубилось у ее ног.

Сон не шел к ней. Ее слишком сильно раздражала гнетущая мрачность поезда, то, как он останавливался, а потом начинал двигаться без видимых причин. Часы полной темноты тянулись мучительно медленно. Но как только глаза ее закрылись, на внутренней стороне век вспыхнули яркие картинки. Она увидела Чан Аньло. Вот он внимательно наблюдает, как она сшивает ему кожу на ноге, после того как на него напала собака. Вот он больной, в Цзюньчоу, лежа в кровати, ошеломленно глядит на нее, когда она, чтобы поднять ему настроение, принесла белого кролика. Все те же глаза, то они черны от гнева… то светятся от любви. Они впечатались в ее разум, они не покидали ее.

На что они смотрят сейчас? На кого?

Лида распахнула глаза.

— Кошмары?

Это был голос женщины из гостиницы. Что ей нужно? Сейчас Лиде меньше всего хотелось с кем-то разговаривать. Глаза попутчицы, наверное когда-то голубые, сейчас были бесцветными, как водопроводная вода. Они с ленивым интересом были устремлены на Лиду. Кажется, эта толстуха была единственной, кто не спал. Мужчина слева от нее расстегнул шубу, и женщина, воспользовавшись случаем, набросила себе на ноги часть подола, чтобы согреться.

Лиде это понравилось.

— Нет, — сказала она. — Нет, это не кошмары.

— Скука?

— Что-то вроде того.

Женщина прикрыла глаза и какое-то время молчала. Лида было решила, что на этом их разговор закончился, но она ошиблась.

— А твой друг, он кто?

— Почему вы спрашиваете?

Женщина открыла рот и медленно, сладострастно облизала губы, едва касаясь их языком.

— Ищу мужика.

— Ему это неинтересно.

— Ему неинтересна ты? Или я?

— Он — мой брат.

— Ха! Я не о длинноногом красавчике, дурочка. Он слишком молод для меня. Я о втором.

Попков? Эту женщину привлек Попков?

Лида наклонилась вперед и ткнула твердым пальцем в накрытое полой шубы колено попутчицы.

— Держитесь подальше от обоих.

— Зачем тебе двое-то? — Соседка по купе рассмеялась. — Не будь такой жадной. — Внезапно собеседница посмотрела на Лиду так, что той стало не по себе. — А ты, малышка, — добавила женщина, — из Смоленска не больше, чем я из… — она замолчала, показав кончик толстого розового языка, — Китая.

Лида подалась назад, сердце ее бешено колотилось. Как она догадалась?

Лида вспомнила, как Алексей говорил ей, мол, здесь, в этой советской стране люди узнают твои секреты раньше тебя самого. Неопределенно пожав плечами, будто этот разговор стал ей неинтересен, девушка сняла с колен шерстяной платок, неторопливо сложила его и встала, чтобы положить на верхнюю багажную полку. Потом, не глядя на попутчицу, открыла дверь купе и вышла в темный коридор.