— Ты читал это? — спросил Чан.

— Нет, господин.

— Клянешься? Словом предков? — Куртка готова была разорваться.

— Клянусь!

Один удар сердца. И все. Нож скользнет по горлу Вана. Он видел это в черных глазах Чана.

— Я не умею читать, — прошептал солдат чуть слышно. — Я неграмотный.

Еще два удара сердца. Чан кивнул и оттолкнул солдата.

— Твои разведданные были верны, — негромко произнес Ло. — Этот поезд вез националистам не только живую силу. — Грубым указательным пальцем он ткнул в сторону открытого сейфа. — Смотри.

Чан двинулся по каменистой земле, не замечая разорванных и изувеченных тел, которые лежали у него на пути. В глубине металлической коробки, достаточно прочной, чтобы ее содержимое не пострадало от взрыва, пусть даже сорвавшего двери, лежали три мешка. Он запустил руки в сейф и с трудом поднял один из них. На нем темно-коричневой краской были напечатаны несколько слов русскими буквами.

Чан тряхнул мешок и услышал металлический звон. Ему не нужно было заглядывать внутрь, чтобы понять, что там. В мешке было чистое русское золото.

— Расскажи, Алексей, что ты помнишь?

Лидия постаралась произнести это так, чтобы голос ее не выдал, но это было сложно. Поезд остановился. Странно и тревожно было стоять здесь рядом со своим братом — в незнакомом месте, под темным и беззвездным русским небом. Но это было лучше, чем часами сидеть в битком набитом купе. Чувство новизны от путешествий на поезде давным-давно исчезло. Волнение и ощущение открытия чего- то неизведанного, которые охватили девушку поначалу, были похоронены под горой бесконечных задержек и разочарований. Хотя нет, это было не разочарование. Лида тряхнула головой и натянула шапку на самые уши, чтобы защититься от безжалостного колючего мороза. Это не помогло. Топнув несколько раз по промерзшему гравию, она отметила слабый прилив крови к пальцам на ногах.

Нет, не разочарование. Это неправильное слово. Покопавшись в памяти, она выудила из своего русского словаря другое — «досада». Вот! Это точнее. Досада. К такому она еще не привыкла.

— А я все думал, когда же ты спросишь, — спокойно произнес Алексей. — Долго же ты размышляла.

Было в его тоне что-то неестественное, как будто слова его имели двойной смысл.

— Я спрашиваю сейчас, — сказала она. — Что ты помнишь?

В темноте она не могла различить выражение его лица, но ощутила какое-то напряжение в том, как он пожал плечами. Словно на них висел какой-то груз. Что-то такое, от чего он хотел избавиться. Может быть, она и есть этот груз? Может быть, это ее присутствие тяготит и раздражает его, причиняя боль?

Вокруг царил полный мрак. Лида не знала, то ли горы нависали над ними, то ли впереди расстилалась широкая равнина. Откуда-то доносилось журчание небольшой реки. Кроме них еще несколько пассажиров вышли из вагона, чтобы размять ноги, пока состав пополнял запасы воды, но слов их нельзя было разобрать. Когда налетел очередной порыв ветра, Лида поежилась, наклонила голову и вдруг заметила, что затянутые в перчатки руки Алексея то сжимаются, то разжимаются. Спрашивая о том, что он помнил, она не уточнила, какие воспоминания Серова ее интересуют, но в этом не было надобности. Они оба знали. Однако сейчас, когда она смотрела на руки брата, ей впервые пришло в голову, что, возможно, ему не хочется делиться историями о Иенсе Фриисе. По крайней мере с ней.

Может быть, память об отце хранилась в таком месте его души, куда не было доступа посторонним?

Девушка ждала ответа. Было слышно, как перекрикиваются железнодорожные рабочие, копошащиеся у металлической водонапорной башни на тонких паучьих ногах. Высоко над головами на проводе раскачивалась лампа, из-за чего у ног сестры и брата скользили призрачные тени. Лида осторожно переступала с ноги на ногу, чтобы не наступать на тени. Хлопья угольной сажи опускались на ее кожу, мягкие, словно черные крылышки мотыльков. Или это были ночные духи, те самые, о которых предупреждал ее Чан?

— Мы путешествуем вместе, — сказала она, — уже несколько месяцев, но ни разу не говорили о Иенсе Фриисе. Не делились памятью о нем. Даже когда три недели торчали в Омске.

— Да, — согласился Алексей. — Даже тогда.

— Я не… — Она запнулась, не зная, как объяснить. — Я не была готова.

Молчание. Паровоз вздохнул, раздувая бока, и выпустил в воздух горячее дыхание. Лида смахнула хлопья сажи с лица, и тут из темноты долетел непривычно мягкий голос Алексея:

— Потому что еще плохо говорила по-русски?

— Да, — солгала она.

— Я так и думал.

— Расскажи сейчас.

Он набрал полную грудь воздуха, будто собирался нырнуть. Что же его так страшило? Какого опасного течения из прошлого он боялся? Рукой в перчатке Лида легонько погладила его по рукаву, и в тот самый миг на этом клочке грязи посреди этой земли, которая была им одновременно родной и чужой, она вдруг поняла, что никогда еще не ощущала такой близости к брату. Когда ее перчатка прикоснулась к его рукаву, девушке показалось, словно что-то расплавилось и накрепко соединило их. Она даже слегка удивилась, когда поняла, что может оторвать от него руку без всякого усилия.

— Он приходил к нам, — негромко заговорил Алексей. — Йене Фриис. В Санкт-Петербурге. Я и мать жили с ее мужем, графом Серовым, которого я всегда считал своим отцом, в большом доме с длинной, посыпанной гравием подъездной дорогой. Я, дожидаясь Иенса, шел в салон на верхнем этаже, садился у окна и начинал высматривать его. Дорогу лучше всего было видно оттуда.

— Он часто приходил?

— Каждую субботу, днем. Я никогда не спрашивал, почему он бывал у нас так часто или почему так любил возиться со мной. Иногда он приносил мне подарки.

— А какие?

— О, разные. — Он слабо махнул рукой в морозном воздухе. — Иногда марки для моего кляссера, иногда сборные модели.

— Модели чего?

— Кораблей. Например, шхуны, которая должна была плыть на Дальний Восток. Но иногда он завязывал мне глаза, поворачивал меня несколько раз, а потом дарил книги.

— Какие книги?

— Поэзию. Он любил Пушкина. Или русские сказки. Он родом из Дании, но очень хотел, чтобы я знал русскую литературу.

Она кивнула.

— И вот, когда мама говорила, что должен прийти Иене Фриис, — продолжил Алексей, на удивление тепло, — я бежал к окну и прятался там, чтобы, когда он подойдет поближе, вскочить и замахать ему. — Брат смущенно усмехнулся. — Подумаешь, просто маленький мальчик в одном из тридцати с лишним окон.

— И он замечал тебя?

— Да, всегда. Он снимал шляпу и махал ею с таким радостным видом, что мне хотелось смеяться.

— Он приезжал в карете?