Она сама ощутила, что возится слишком долго. Сначала лицо ее было просто напряженным от старания, потом порозовело от напряжения, а затем стало красным оттого, что ничего не получалось. Краем глаза она видела, что Нэт Макморран уже нервно барабанит пальцами по двери машины.

«Пропади ты пропадом вместе со своим замком!» – пробормотала Джонти себе под нос, пытаясь найти способ открыть ворота. Но чем больше она нервничала, тем сильнее дрожали ее пальцы. Таких запоров не было ни на одних воротах в лондонском пригороде, куда мать Джонти переехала из Уилтшира. Ни разу в жизни она не видела такого переплетения ржавого железа! Оно никак не разъединялось, напоминая китайские головоломки, она уже подергала все свободные части, но напрасно.

В конце концов, что я здесь делаю, – невольно задалась она вопросом. Что же все-таки заставило меня согласиться на эту незнакомую работу, если не брать во внимание отчаянность моего положения? Что я, Джонти Эшберн, делаю тут, пытаясь открыть этот неподдающийся ржавый замок под палящими лучами солнца, в этой огромной стране, далеко от родной Англии, с ее дорогами, окаймленными зелеными изгородями.

И как бы в ответ на эти невысказанные вопросы перед ее мысленным взором возникла обаятельная и озорная мордашка Дебби с косичками соломенного цвета и глазками-бусинками. Из-за этой девочки? И из-за этого она приняла такое сумасшедшее предложение? Конечно нет!

Образ шаловливой Деборы сменился другим – несчастной собакой с умоляющим взглядом, который никого не мог оставить равнодушным, с высунутым розовым языком и ушами, которые с готовностью вставали торчком при малейшем намеке на доброе отношение. Десмонд? Да, но ведь она не настолько глупа, чтобы взваливать на себя совершенно незнакомую работу из-за собаки? Или настолько? Одному Богу известно!

Мужчина вылез из машины и шел к ней широким шагом. При виде его нахмуренного лица Джонти совсем струсила.

– Смотрите сюда, мисс Эшберн... – Его пальцы сделали какое-то странное движение, и сплетение железа послушно распалось на две части – одна крепилась к столбу, а другая – к воротам, которые уже открывались со скрипом; Джонти в нем слышался издевательский смех.

– Поняли, как это делается? – К ее удивлению, вопрос прозвучал спокойно.

– Э... да, спасибо, – ответила она, не решаясь признаться себе, что его близость приводила ее в полное смятение.

– А когда я проеду, просто захлопните ворота, и они закроются сами. Другие ворота проще. С ними не будет возни.

И он был прав. Запоры на других воротах оказались проще, и ей удавалось открывать и закрывать их с похвальной быстротой. Может, я не такая уж бестолковая, подбадривала себя Джонти. Может, я и приживусь в Даллуре лучше, чем представляла себе, если не сдамся и не позволю Нэту Макморрану смущать себя, как это удавалось ему до сих пор.

После четвертых ворот дорога пошла резко вверх, а потом стала спускаться в широкую долину, где невысокие, поросшие деревьями холмы скрывали речку, на другом берегу которой виднелись разбросанные тут и там дома с белыми крышами. Но когда они ехали по узкой дороге, вдоль по берегу реки, Джонти увидела особенно большое скопление белых крыш в кольце высоких деревьев, отличавшихся по цвету и форме от тех, что росли по берегам реки. Все это было огорожено забором, покрашенным белой краской, и она догадалась, что это и есть усадьба, как назвал ее Нэт Макморран.

– Да, это усадьба Даллур, – подтвердил он, а затем стал рассказывать о самых важных постройках. – Вот это низкое длинное строение слева от главного дома – электростанция, справа – хранилище для кормов и силоса, позади него, вдалеке, хранилище для шерсти и помещение для овец. Слева – скотный двор и загоны для лошадей, кузница, барак для работников, коттедж, где живет повар, скотобойня... – Казалось, этому перечню не будет конца.

Вид беспорядочно разбросанных хранилищ, загонов, домов с гофрированными крышами, которые и составляли усадьбу Даллур, произвел сильное впечатление на Джонти, вдруг заставив ее почувствовать себя очень одинокой. В это время дня все постройки выглядели заброшенными и покинутыми, как будто припавшими к земле из-за ужасного зноя. Казалось, какая-то невидимая гигантская рука неожиданно придавила их, разбросав при этом совершенно хаотично, и они подчинились ей, присев на том месте, где их в этот момент застали, и сгорбились, прячась от палящих лучей солнца. Куры неторопливо рылись в земле на птичьем дворе, огороженном сеткой, или вышагивали по краю неглубокой, заделанной бетоном поилки, пытаясь осторожно клевать свое отражение в воде.

Пока «холден» петлял по основной дороге между строениями, Джонти вдыхала смесь незнакомых ей запахов – бензина, кожаной сбруи, удобрений, затхлый запах от груды мешков с отрубями, покрытых пылью, и запах свежести от эвкалиптов, который довершал этот истинно «сельский» букет!

Колеса прогрохотали по пандусу, и они очутились будто в ином мире.

Мир, окруженный белым палисадом.

Почти тут же они попали в прохладный тенистый туннель, образованный свешивающимися ветвями, проехав который они вновь оказались под солнцем на открытом пространстве. Перед ними открывался вид на широкие лужайки, ухоженные цветочные клумбы и большой дом, окруженный верандами, затянутыми сеткой, куда вели несколько небольших лесенок, обрамленных диким виноградом. Эта сетка и толстые деревянные перила веранды, как бы «обнимающей» весь дом, создавали впечатление уединенности, даже таинственности, и в то же время какого-то уюта, что показалось Джонти необычным, но понравилось. Войдя в дом через одну из зеленых дверей, она очутилась в цивилизованном интерьере: неяркое освещение, спокойная обстановка, дающая отдохновение душе, и здесь можно почувствовать себя в безопасности от засух и паводков, пожаров, голода и любых других природных бедствий, которые могут бушевать за пределами этого мирка, огороженного аккуратным белым забором; обо всем этом можно просто на время забыть под благотворным влиянием атмосферы, царящей в доме.

Джонти подумала, что, поработав какое-то время среди этих унылых, беспорядочно разбросанных строений и навесов, она стала бы воспринимать дом как убежище, где все заботы внешнего мира отодвигаются на задний план под воздействием успокоительного уединения и приятной прохлады.

Интересно, Нэт Макморран так же воспринимает свой дом?

Но одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что все как раз наоборот. То, как он поднялся по ступенькам и открыл перед ней дверь, прикрытую кисеей, снял широкополую шляпу и последовал за Джонти на веранду, а также его серые глаза, потемневшие от беспокойства, твердо сжатые челюсти, углубившиеся линии вокруг рта и непроизвольно расправившиеся широкие плечи – все это говорило о том, что проблемы Нэта Макморрана были не там, под неистово палящими лучами солнца, в загонах и рабочих постройках. Нет, они были здесь, в его доме, окутанном кисеей, придающей ему такую таинственность.

Если для Джонти этот дом являлся прелестным убежищем от зноя, огромных пространств, непривычного тоскливого хаоса, составлявшего часть жизни на ферме, сердцевиной, которая давала импульс всем действиям в пределах этого частного владения, если для нее этот дом был мягким и изящным ядром, куда попадаешь, пробившись через жесткую корку практической жизни, то для Нэта Макморрана его собственный дом не ассоциировался ни с чем приятным.