Немецкие разведчики, заброшенные сюда, проваливались гораздо реже – и вовсе не потому, что у них в абвере служили спецы намного лучшие, чем здесь, в ГРУ; в отделе у Н. Н. Николаева тоже работали истинные знатоки разведывательного дела, имевшие огромный опыт. Просто немцам было из кого выбирать людей для заброски – вон, у них по лагерям для военнопленных сидят миллионы наших, довольно многие соглашаются служить новым хозяевам, русскому языку и обычаям их обучать не надо, и связи имеются по всей стране, а у нас многие месяцы уходят на обучение каждого.

Вчера ему, Н. Н. Николаеву, представили пятерых, приготовленных к заброске, – так он всех пятерых вынужден был забраковать. Один по-немецки говорит с калужским акцентом; другой попросту глуповат, что он, Н. Н. Николаев умел выявлять сразу и безошибочно; третий, как он выяснил, прежде был стукачом, а человек, привыкший предавать, не остановится и перед новым предательством; четвертый в фашистской демагогии не силен, все норовит перескочить на нашу, отечественную, сермяжную. Ну какой из него унтерштурмфюрер СС, разве что политрук из рязанской пожарной команды…

Что же касается пятого, то он по всем параметрам вроде бы и подходил, но показался генералу Н. Н. Николаеву больно уж службистом, слишком выкатывал грудь колесом, слишком звонко каблуками прицокивал, слишком подобострастно выпаливал «так точно!» да «есть!». Н. Н. Николаев сразу почувствовал, что застрял в нем какой-то рабский хрящик, а даже чуть-чуть раб не может быть настоящим разведчиком, это – как гений и злодейство, то есть «две вещи несовместные», такой просто не способен на неординарные решения, без чего весьма часто разведчику невозможно обойтись.

«Впрочем, – тотчас подумал он, – а много ли тут, в стране, найдется сейчас людей, чтобы были совсем без этого рабского хрящика внутри? Большинство таких давно уже пригнули или повыбили…»

Тут он вспомнил про ту четверку, живущую сейчас в N-ской Нахаловке. Вот уж в ком и намека на этот самый рабский хрящик нет! И на самые неординарные решения, как показала жизнь, очень даже способны…

Он стал читать расшифровку донесения о новой разведшколе абвера под Витебском, там было много любопытного, но при этом он параллельно не переставал думать о них. О Тайном Суде он давно уже не вспоминал, это осталось далеко, в довоенном прошлом, но почему-то ему сейчас казалось, что с этой четверкой нахаловских обитателей судьба в скором времени его еще непременно сведет.

Линия фронта совсем было приблизилась к N-ску, но затем, к зиме, после нашего контрудара под Москвой, немного откатилась назад, а на зиму на всех фронтах наступила так называемая оперативная пауза.

Осенью, когда наши дела были совсем плохи, Викентий и Полина пытались было тайком пробраться на фронт – уж оттуда, поди, назад не погонят, в особенности после того, как они покажут себя. Ни Юрий, ни Катя не стали их отговаривать. Они и ушли. Однако до фронта не добрались – через неделю Полина приволокла Викентия назад, у него был жар. Все-таки медкомиссия оказалась права: легкие его были сильно подпорчены. Пока они пробирались по снегу, у сына палача началась крупозная пневмония, и Кате с трудом удалось его выходить.

Болел Викентий долго, больше двух месяцев, но даже теперь, в феврале, был еще слаб. Для покупки лекарств, которых теперь было не достать, и хороших продуктов, почти не доступных в нынешние карточные времена, ей пришлось продать последние два колечка с бриллиантами.

Хотя Червленый и погиб, но, видимо, перед смертью успел все-таки дать распоряжение своим, так что нахаловские бандюганы их больше не трогали. Опасность подкрадывалась совсем с другой стороны. Недавно появившийся в N-ске новый уполномоченный НКГБ, капитан госбезопасности Кривцов, каким-то нюхом учуял в них не наших людей и уже месяц всячески донимал. Каждую неделю Юрия срывали с занятий в артиллерийском училище, в которое был преобразован его техникум, и часами мариновали на допросах, которые пока что назывались «собеседованиями». Вопросы капитан задавал все одни и те же и, разумеется, получал всякий раз одинаковые ответы – «легенда», сочиненная для Юрия Н. Н. Николаевым, была безукоризненной, и Юрий, ни разу не сбившись, повторял ее, как попугай. Капитан кивал, почему-то не удовлетворенный, и всякий раз все больше хмурился. Не минула чаша сия и Катю, и Полину, и Викентия. «Собеседования» с ними давали тот же результат, но капитан Кривцов все никак не мог угомониться.

* * *

В этот февральский день Юрий опять сидел в его кабинете и, наверно, в десятый раз выслушивал одни и те же вопросы:

– Итак, вы, гражданин Варфоломеев (такова, по «легенде», сейчас была его фамилия), утверждаете, что обучались математике в ярославском пединституте?

– А вы в этом почему-то сомневаетесь?

Ни малейшего беспокойства, что его разоблачат, не было; он, Юрий, знал, что Н. Н. Николаев ничего не делал на авось и наверняка где-то в архиве того пединститута лежит личное дело некоего гражданина Варфоломеева с его, Юрия, фотографией двадцатилетней давности.

– Вопросы здесь задаю я! – гаркнул на него капитан. – Стало быть, утверждаете? А вот наш источник сообщает, что в ту пору не видел вас там. – По его лицу было видно, что просто по привычке «берет на пушку».

Юрий сказал устало:

– Пошлите к черту ваш источник, пургу он вам гонит.

– «Пургу гонит»… И где это вы, интеллигентный вроде бы человек, словечек таких набрались? В лагере сидели?

– Нет, не сидел. Просто давно уже в этой стране живу.

– Вы на что это намекаете, Варфоломеев?! – раскипятился капитан. – На то, что наша страна и лагерь – это одно и то же?!

– Ты сказал… – отозвался Юрий.

– Па-а-прошу не «тыкать»!

– Да нет, это цитата. Из Евангелия.

– В Боженьку веруете? – сразу ухватился тот. – Не из баптистов? Это они вам Евангелие давали?

– Да нет, помню по урокам Закона Божьего. Я же в гимназии учился еще эвон когда.

– В гимназии, говорите? – перешел капитан на новую колею. – И в какой?

– В ярославской, в первой.

– А вот другой наш источник сообщает…

Это могло продолжаться без конца. Юрий с грустью посмотрел в окно. Уже вечерело, голова у него клонилась на грудь от усталости. Неужто снова промаринует, как в прошлый раз, до глубокой ночи?..

Однако в этот самый момент кто-то весьма по-хозяйски распахнул дверь. Юрий вскинул голову и увидел не кого иного, как генерала Н. Н. Николаева.

– Почему без стука? – не вставая, весьма грубо спросил капитан Кривцов. – И вообще – кто такой? – Люди из его ведомства не робели перед генералами, скорее наоборот, те робели и заискивали перед ними.

Вот когда он подскочил – это когда генерал показал ему красную корочку с тремя золотистыми буквами: ГРУ. Перед этим ведомством, как известно, даже всесильный нарком Меркулов не больно распоясывался. Да что там! Сам генеральный комиссар государственной безопасности Лаврентий Павлович Берия относился с должным уважением.