ведро воды, постоянно останавливалась, но голову как и прежде держала высоко поднятой. Ничто не могло сломить старуху, сколько испытаний выпало на её долю, Равн всегда ей гордился и защищал. Он подошёл тихо, но Торбъёрг уже знала о его присутствии. Хотел взять ведро, но сильная хватка морщинистых рук не стала слабее. Она стукнула Равна по голове палкой и продолжила идти.

— Несносный мальчишка, — бросила она небрежно не поворачиваясь, словно и не было позади десяти прошедших лет.

Избушка совсем покосилась, на крыше местами виднелись дыры. Равн внезапно ощутил чувство вины за то, что бросил её одну. Он вошёл в дом, тусклый свет от тлеющих углей очага едва освещал комнату.

— Вот соплей мне тут не надо, — проворчала Торбъёрг, зажигая свечи. — Ну садись коли пришёл.

Равн прошёл до лавки, пригнув голову, и сел.

— Ты когда-то сказала, если меня примет мир, то поведаешь историю о моём происхождении. Вчера Тормуд устроил пир в мою честь. Слава об Аравелинге Адейре охотнике на монстров дошла в каждый уголок Срединного материка. Я приплыл за ответами.

— Не велика важность, они знают тебя лишь, как охотника. Но никто не знает кто ты на самом деле.

Старуха села рядом и посмотрела на Равна. На секунду ему показалось, что в её глазах мелькнула нежность, она отодвинула черную прядь с его лба.

— Я сам не знаю, кто я, — вместе с воздухом он выдохнул боль, которая терзала его всю жизнь.

— Ты сын великого мага и не менее великой чародейки. Но боязно мне, что остальную правду ты так и не готов ещё принять.

— Скажи! Я готов, — твёрдо ответил Равн.

Торбъёрг встала, пошевелила поленом угли в очаге.

— Я знаю лишь часть истории, что успела рассказать твоя мать, когда нашла вас в лодке, прибившую волной к скалам. Тебе было лет семь, Ларгия — твоя мать защищала тебя, словно львица.

— Ларгия, — прошептал Равн, будто пробуя на вкус родное имя.

Старуха тяжело вздохнула и села рядом.

— Я приняла вас под своё крыло, но она никогда не рассказывала, как оказалась в лодке. Только однажды она проговорилась, что спасалась от преследования, потому что твой отец из колдунов, поклонялся Г'хору. Что с ним случилось я не знаю.

— А что случилось с матерью?

— Она некоторое время жила со мной, но мы не совсем ладили. И она решила жить ближе к людям. Ваша лачуга стояла недалеко от Острого обрыва. Я ей тысячу раз говорила — дела с роглами до добра не доведут. Они ведь боятся магии, как огня, но при этом при свете луны бегали к ней за приворотами и зельями.

— Моя мать тоже была ведьмой? — переспросил Равн, от волнения у него перехватило горло и вместо громкого возгласа послышалось тихое сипение.

— Да, мой мальчик. Она поклонялась темным богам. Молилась Чакате, но вся её магия всегда была направлена на помощь. Только роглам этого не объяснить. Тебе было двенадцать, когда случился засушливый год. Урожай погиб от пожаров, реки обмелели. Единственное что осталось из еды была рыба. В тот год король раумсдальцев Болдр Великий обвинил в засухе колдунов. Каждого кого подозревали в поклонении темным, сжигали. Я ушла в горы, звала Ларгию с собой, но она была уверена, что жители Скейна не тронут её, ведь она так много для них сделала. Дым от вашего дома я увидела сразу, Э'нгыр подтвердил. Они закрыли вас в доме, подперли дверь чурками и подожгли. Когда я пришла вы были мертвы.

— Я? Я был мёртв?

Торбъёрг смахнула узловатым пальцем слезу и кивнула.

— Но как? Как я жив остался? Не понимаю.

— Вы не сгорели, а задохнулись дымом. Я вытянула из тебя всю грязь. Ты начал дышать. Но на твою мать сил у меня не хватило.

— Значит, ты спасла меня? — глаза жгло, словно от едкого дыма. Обрывки воспоминаний промелькнули перед глазами, будто рассказ ведьмы снял пелену. Его златоволосая мать, голубые глаза, нежные объятия и милая улыбка. Он вспомнил тот день, она обнимала его и шептала, что всё будет хорошо.

— Ты вспомнил, — догадалась Торбъёрг.

— Да… Моя мать, она не из северян?

— Нет.

— А кто тогда?

— Я подозреваю, что эльфийка. Но она никогда об этом не говорила.

— Не могу поверить. Эльфийка, которая поклоняется Чакате?

— Мир Волорокам — свободный мир. Здесь каждый может заниматься тем, чем хочет.

— Кроме колдовства.

— Кроме колдовства, — согласилась Торбъёрг.

Равн пытался принять сказанное, но что-то не складывалось, бередило душу, он не мог выхватить эту мысль из потока. Она ускользала, рассеивалась, не давалась.

— Это всё?

Старуха молчала, её взгляд замер на пламени свечи. Неожиданно она затянула песню:

Веют ветры буйные да заунывные

И несут всем весть в сторону родимую,

Что жила за морями солёными

Да на острове дочь любимая.

С темным магом в ночь дочь сама ушла,

Позабыла нас — отца с с матерью.

За любовь свою сожжена была,

Муж же, тёмный маг, потонул в волнах.

Не проси ты, ветер, рассказать о них.

Та любовь была вся запретная.

И остался лишь сын малой их жив.

Ох, трудна ему жизнь уготована.

Равн вспомнил как Торбъёрг часто пела её в детстве и только сейчас понял про кого она. Почти осязаемая горечь истории повисла в воздухе вместе с дымом. Они молчали в память о его матери.

Глава 11. Лучше бы ты молчала

— Если моя мать эльфийка, может ли это значить, что начало истории я могу узнать в Оголасе? — нарушил тишину охотник.

— Ты верно мыслишь, все ответы я бы искала там. Если ты найдёшь старого друида, то он поведает тебе обо всём.

— Благодарю тебя Торбъёрг. За то, что спасла меня не раз, за то, что воспитала. Хотя я и уехал тогда не попрощавшись, но всегда жалел об этом и хотел вернуться.

— Заканчивай эти речи. Знаю я, что ты благодарен. Зачем лишний раз воздух сотрясать, — проворчала старуха.

Равн встал, снова упёршись головой в потолок, немного потоптался и всё же продолжил.

— Мне дело одно закончить надо. Я девушку знатную из плена Тормуда спас, обещал ей, что домой в Киртеру верну.

— Хорошая эта дева. Камни сказали, что судьбы ваши переплетены.

— Значит, я правильно сделал, что спас?

— С ней тебе будет легче правду узнать, но и тяжело сердцу твоему будет. Как поступить решать лишь тебе. А волка своего держи рядом.

— Оборотня?

Торбъёрг кивнула.

— Друг он хороший, береги его.

— Спасибо! — Равн поклонился и хотел уже