Лёжа в «Кремлёвке» под многочисленными капельницами и приборами, он невольно стал размышлять о смысле жизни, о бренности всего сущего. Неожиданно для себя Олег Евгеньевич со зримой очевидностью понял, что смерть, оказывается, такая же реальная штука, как и жизнь. Она даже более реальна. И причем не где-то там, в параллельных мирах, а рядом. Человек просто не ощущает её дыхания, пока недуг окончательно не прижмёт к ногтю. И по какому-то неписаному небесному «закону симметрии и равновесия», как назвал его для себя Адов, беда приходит именно тогда, когда человек находится на гребне успеха и благополучия. Вот и его судьба не стала исключением. Казалось бы, добился всего в жизни, имёл всё, о чём только может мечтать человек. А главное, огромные деньги, за которые то самое «всё» и можно купить. Но какой толк от этого, если он даже не увидит, какой, например, счастливой и благополучной жизнью живёт его единственная наследница – любимая доченька Надежда! Неужели всю жизнь он трудился и мучался только затем, чтобы просто уйти в небытие?

В один из таких моментов больничных размышлений Олег Евгеньевич решил, что пришла пора исповедаться. Нет, не перед батюшкой из соседнего прихода, а перед самим собой.

Кто он на самом деле, Олег Адов? Зачем пришёл в сей мир, чего посеял больше – добра или зла? За какие грехи надо каяться? Ведь исповедь по сути своей – покаяние. Но надо ли каяться вообще, если считается, что судьба человеческая предопределена свыше? Что же было главным смыслом его бытия – карьера, деньги или любовь?

Академик в полной мере осознавал: чтобы честно ответить на такие вот непростые вопросы, неумолимо встающие перед ним, надо увидеть себя как бы со стороны. Но как это сделать? Быть объективным к себе – задачка из театра абсурда. Всё равно что играть в шахматы с самим собой.

Тем не менее, выйдя из больницы, Адов решил попытаться честно изложить на бумаге осмысленную историю собственной жизни, свои думы и переживания. Нет, не в назидание потомкам, а так, для себя… и, может быть, ещё для доченьки, которая поймёт его. Но вскоре оказалось, что писать о себе и для себя куда более сложная задача, чем решать конкретные научные проблемы, осуществлять грандиозные производственные проекты, защищать диссертации или даже возглавлять такую многоплановую систему, как атомная энергетика. Потому что нет и не может быть процесса сложнее, чем самопознание.

Эти философские вопросы всерьёз мучили старика, а посему не проходило и дня, чтобы он не возвращался к своей рукописи. Дрожащей рукой Олег Евгеньевич записывал мысли в специальную синенькую тетрадку, а потом запирал её в сейфе. Записи получались сбивчивыми и зачастую стилистически корявыми. Как он ни старался, а все никак не мог определиться, в каком же жанре ему лучше излагать «житие свое»: то ли это должны были быть мемуары, то ли исповедь, то ли завещание? Хотя крик души вряд ли нуждается в каком-либо жанре.

Сейчас бы найти силы, чтобы привести себя в порядок. Умыться, побриться…

Старик с откровенной неохотой побрёл в ванную комнату и со страхом взглянул в зеркало. Увы, ничего хорошего. Старость и болезнь мелкими морщинками испещрили некогда по-мужски привлекательное лицо, ставшее сейчас похожим на высохший персик. Холёная кожа приобрела желтоватый оттенок. Волосы поредели и торчали клочьями. А некогда живые зелёновато-серые глаза поблекли и слезоточили, словно святые лики со старинных икон.

Словом, следы времени и грехов…

Закончив экзекуцию, Олег Евгеньевич облачился в свой ностальгически любимый синий шерстяной спортивный костюм с надписью «Динамо» и взглянул на будильник. Часы показывали около девяти. Наступало время завтрака, который ждал его в столовой внизу. Домработница Фрося ещё ни разу за тридцать с лишним лет не опоздала с его приготовлением. Но завтракать пока не хотелось, и хозяин дома, больше по привычке, чем по желанию, врубил громадных размеров плазменный телевизор. Давняя привычка – всегда быть в курсе событий срочно потребовала новостей. Терпеливо просмотрев и выслушав самые важные политические новости и телерепортажи, Олег Евгеньевич собрался было выключить телевизор, как вдруг телеведущая стала зачитывать очередную сенсационную новость:

«По сообщению нашего корреспондента в Лондоне, вчера ночью в лондонский госпиталь Святого Николая был помещён бывший подполковник ФСБ, скандально известный перебежчик Вадим Люсинов. По предварительным данным следствия, которое ведёт Скотланд-Ярд, Люсинов был отравлен в баре отеля «Миллениум» радиоактивным изотопом полония-210. Западные СМИ в один голос утверждают, что покушение – дело рук российских спецслужб, расправившихся таким образом с предателем…»

– Что за бред они несут?! Только этого не доставало! Люсинов отравлен полонием? Вот тебе и сон в руку!

С бывшим подполковником академика связывало не просто давнее знакомство. Первое, о чем он подумал, лежало, как говорится, на поверхности: «Альбега» под угрозой!

От одной этой мысли Адов схватился за сердце. Ну вот, теперь закрутится история с географией. Кремль наверняка задёргается, и тогда… Трудно даже представить, что произойдет «тогда».

Люсинов являлся не кем иным, как одним из ключевых эмиссаров созданного Адовым десять лет назад подпольного синдиката «Альбега инк». Синдикат успешно занимался нелегальной торговлей радиоактивными материалами чуть ли не по всему миру. И как могло случиться, что такой опытный и профессиональный агент, как Люсинов, вдруг отравился? Ведь до сих пор всё шло как по маслу: отлично налаженная сеть сбыта без шума и пыли успешно приносила Адову баснословные деньги. Да и тому же Люсинову перепадало. Покупателей на столь ценный товар, как ядерные материалы, было хоть отбавляй, особенно в странах, как выражался сам Адов, «третьего недоразвитого мира». Схемы хищения, хранения и транспортировки за рубеж товара были отработаны и обкатаны, как детали в швейцарских часах. А столица туманного Альбиона, благодаря стараниям Адова и Люсинова, играла очень важную роль некого посреднического механизма. Именно там осуществлялись основные переговоры с покупателями, производились денежные расчёты, утверждались маршруты и время поставок по адресам.

«Ну почему всё это случилось именно сейчас, в канун приезда Наденьки?» – размышлял Адов, которому теперь, вместо того, чтобы готовиться к долгожданной встрече с дочерью, придется заняться нежданно свалившимися на голову проблемами.

Отмахнуться от них Олег Евгеньевич никак не мог. Хладнокровный Змий – как некогда метко окрестили академика друзья-соратники, имея в виду его незаурядную способность искушать новыми заманчивыми идеями, мыслить неординарно и перспективно, – всерьез встревожился лондонским ЧП. Ведь на самом деле его драгоценное в буквальном смысле слова детище «Альбега» (название своего синдиката академик составил из первых слогов слов «альфа», «бета» и «гамма», обозначающих основные виды радиационного излучения) никогда не промышляло столь редким, недолговечным, а посему не востребованным на рынке изотопом, как полоний-210.

Каким же образом зараза поразила Люсинова? Теряясь в догадках, академик ломал голову.

В какой-то момент он поймал себя на мысли, что начисто забыл и о состоянии собственного здоровья, и об охватившей его в последнее время хандре. А ведь было, как говорится, от чего. Что, если Люсинов до того, как откинет коньки, проговорится? Именно он помогал Адову выстраивать структуру «Альбеги инк» в соответствии со всеми канонами шпионской конспирации, главный из которых гласил: «Правая рука не должна знать, что делает левая. Но голова должна знать всё!» Уж в чём-чём, а в таких делах Вадим действительно разбирался.