Когда мой брат приходил в покои Матушки, он нередко заставал там третью наложницу. Она вела беседу, пила чай и выглядела серьёзной и застенчивой. Чунь И принуждён был низко кланяться и называть её «Матушка». В дни пиров или больших праздников женщина ластилась к нашему отцу, смешила нашу мать, хвалила меня, но никогда не смотрела в сторону Чунь И.

Он злился и обдумывал месть. Подложить дохлую крысу в постель было бы слишком по-детски. Нарядиться призраком — слишком банально. Одна странная идея неотступно преследовала его: подсмотреть, как она купается.

Он увидит её обнажённой, а сам останется незамеченным.

Женщина, которая не убереглась от чужих глаз, покрывает себя позором, третья наложница будет опозорена вдвойне, ибо останется в неведении. Утратить достоинство, не ведая того, — для женщины нет унижения хуже! Третья наложница станет для Чунь И нечистой, и все её подстрекательства и насмешки утратят над ним власть.

Его план казался дерзким и безумным, но мой брат был необычным юношей, риск всегда возбуждал его.

Одним прекрасным тёплым днём брату предоставился шанс осуществить свой план. Слуги на кухне грели воду в огромном чане. Чунь И, повсюду совавший свой нос, спросил, для кого она, и ему ответили — для третьей наложницы. В час послеобеденного отдыха две крепкие служанки пришли за деревянной лоханью с водой для купания. Чунь И дождался, когда они выйдут, и на цыпочках прокрался в покои наложницы. Он прошёл через три комнаты, никого не встретив.

Жара становилась непереносимой. Воздух был пропитан запахом сандала и мускуса.

Чунь И наткнулся на запертую дверь, за которой слышался плеск воды. Он осторожно приподнял шёлковый полог и услышал, как третья наложница велит прислужнице потереть ей спину. Он собирался проделать дырочку в рисовой бумаге, чтобы было удобней подглядывать, и тут она принялась стонать от удовольствия. У Чунь И мурашки побежали по коже от её коротких прерывистых вздохов. Он стоял, застыв, как пьяный, как безумный, как умирающий от жажды и жара, и не мог шевельнуться.

Внезапно прогремел гром. Чунь И убежал. На улице, глотнув свежего воздуха, он понял, что принял за раскат грома бой часов.

Он долго блуждал по саду. Кровь стучала в висках, его обуревали незнакомые, неописуемые желания, но буря не разразилась. Чунь И показалось, что он сходит с ума.

Он случайно остановился у круглой двери, выходившей на цветущий двор, понял, что это покои первой наложницы, и вошёл, чтобы совладать с собой.

Женщине было столько же лет, сколько нашей матери, потому она так и нравилась Чунь И. Она умела терпеливо и внимательно слушать, и братец время от времени поверял ей свои обиды и мечты. После тридцати она растолстела и теперь страдала одышкой. Чунь И жалел её.

Она только что пробудилась от сна. Выбившаяся из-под чепца прядь волос падала на плечо. Чунь И заметил, что она хороша, как никогда, и что лицо её сияет нежностью и добротой.

Она пригласила его в гостиную, предложила чашку чая и участливо спросила, отчего он так бледен. Чунь И не ответил.

Она улыбнулась и сменила тему, поинтересовавшись его успехами в учёбе и на охоте, а потом предложила партию в шахматы. Игра отвлекла Чунь И, он забыл о случившемся, развеселился и с удовольствием посвятил её в подробности последней соколиной охоты.

Прислужницы удалились. Игра становилась всё острее, и соперники прекратили разговор. Тишину нарушал только сухой стук фигур о доску. Первая наложница опиралась подбородком о ладонь, и Чунь И заметил у неё на большом пальце кольцо с агатом. Руки женщины были безукоризненно белыми. Воротничок шёлковой рубашки плотно облегал шею и округлые плечи. Внезапно кровь ударила брату в голову, и он коснулся рукой её груди.

Наложница вздрогнула и со словами мягкой укоризны отвела его ладонь.

Они продолжили игру, но Чунь И мог думать лишь о нежной женской плоти и повторил попытку, на сей раз — более решительно. Жар её кожи обжёг ему ладонь.

Она встала, порываясь уйти, но Чунь И задержал её. Сдавленным голосом она сказала, что он лишился рассудка и что их могут увидеть. Дрожа всем телом, он заключил её в объятия.

От наложницы исходил аромат ванили. Чунь И жадно вдыхал тонкий запах тела, излучавшего счастье и покой, и ей не сразу удалось освободиться.

Утром у меня было плохое настроение из-за приснившегося кошмара. Как и во все предыдущие дни, я помнила лишь ощущение пережитого страха, но не детали. Даже выйдя из своей комнаты на яркое солнце, я испытывала настоящий ужас. Наш учитель недомогал, и я была вольна распоряжаться своим временем. Служанка, недовольно ворча, подсадила меня на кипарис, я перелезла на стену, открыла принесённую с собой книгу, но сосредоточиться на чтении не смогла. Написанные на бумаге стихи были безгласны, а тишина меня угнетала.

Я отложила томик и устремила взгляд на окрестности.

Горы вокруг озера ещё не оделись в весенний наряд и напоминали две обнажённые руки, держащие в ладонях зеркало.

Я вспомнила стихотворение шестого Далай-ламы,[8]которое мой отец велел перевести с тибетского:

Владыка смерти и ада,

Ты, владеющий зеркалом деяний,

Освободи меня от этой жизни

И благослови в следующей!

Я тут же укорила себя за эти строки — они показались мне дурным предзнаменованием, — взялась было снова за книгу, но потом решила отправиться к Матушке. Служанки сказали, что она пошла в покои Батюшки взглянуть на привезённое шитьё. Мне вовсе не хотелось видеть отца, но я мечтала увидеть новый полог для кровати: самые искусные вышивальщицы провинции должны были вышить на нём девятьсот девяносто девять бабочек. Волшебный полог прогонит гадкие кошмары!

Чтобы не столкнуться с Батюшкой, я вошла через дверь для слуг. Они дремали, устроившись на ступенях лестницы, я поняла, что мой родитель ещё отдыхает. Я прошла через маленькую гостиную, зал каллиграфии, миновала спальню и проскользнула в библиотеку, чтобы оттуда пробраться в комнату к Матушке. Резной стеллаж с книгами разделял помещение для чтения и шкафы с фолиантами. Полукруглая дверь была занавешена кисеёй.

Неожиданно я услышала лёгкое покашливание, осторожно убрала несколько книг с полки и увидела спину отца.

Он что-то писал.

Я собиралась бесшумно ускользнуть, но тут в покои ворвалась разъярённая третья наложница.

— Господин! — закричала она. — Вас обманывают, господин! Эта жирная сука, первая наложница, обесчестила вас!

Отец поднял голову.

— Я хотела навестить её, ветер отогнул полог, и там был Чунь И — в объятиях этой недостойной твари!

Отец отбросил кисть и вскочил. Перепуганная женщина отпрянула в сторону, но продолжила: