Ульяна вернулась домой как во сне. Перед глазами стояла съёжившаяся Мэгги, у которой разом повисли и уши, и хвост, и спинка сгорбилась, когда за ней закрылась дверь вольера и заскрежетал засов.

– Спасибо вам Уленька огромное! Вы нам так помогли! – Матильда и Марина Сергеевна поулыбались соседке на прощание, и она осталась на лестничной площадке.

– Чего я стою? Мне же на занятия пора! – вдруг припомнила она, торопливо переодеваясь. – Ничего-ничего, сейчас поговорю с Манджушарачаной и сразу успокоюсь!

Блеклые глаза наставницы хмуро взирали на Ульяну, а загадочная полуулыбка, чем-то напоминающая улыбку Джоконды, взгляду никак не соответствовала:

– Желание творить благо живым существам одобряется только на низших этапах Мистического пути. Но в дальнейшем, оно полностью отвергается, поскольку хранит в себе отпечаток привязанности к личному существованию с присущей ему верой в самость… – наставница возвела глаза к потолку и забубнила дальше, – Как говорит “Алмазная Сутра”, когда Бодхисаттва привёл в Нирвану столь неисчислимое число существ, как число песчинок в реке Ганг, он должен осознать, что не спас никого. Почему же? Если он верит, что спас некое число живых существ, то он сохраняет привязанность к представлению о “самости”, “Я”, а в этом случае он не является бодхисатвой…

Слова двигались вокруг как привязчивые противные ползучки, их смысл утекал от Ульяны, никак не позволяя ей вникнуть в то, что говорит наставница.

– Манджушарачана, прости. Я не понимаю… Но разве это плохо… помочь?

– Ты никак не можешь понять, что любая привязанность – это пустое! – наставница, прерванная на середине вдохновенного монолога, заученного наизусть, смотрела с досадой.

– Но… Но как же любовь? Разве можно жить и не любить?

– Мы, как и все люди, считаем, что лучше любить, чем ненавидеть. Но есть все же такое состояние души, которое в буддизме мыслится как возвышающееся над любовью. Это – бесстрастие. Буддистский идеал недеяния предполагает, что человек должен остановить все свои действия, чтобы они не порождали следствий и не продолжали кармической цепи бесконечных чередований следствий и причин. Остановить все действия означает – в том числе и те действия, которые происходят не в физическом мире, а в “ментальном”, то есть – остановить все движения ума и все движения сердца и чувств.

Опять закрутились вокруг слова, но в этот раз Ульяна поняла. – Нет привязанности, нет любви, одна пустота и ты в ней? Выкинь себя из мира, абы только ничего никому не сделать?

Её бросило в жар. Внезапно её ошарашил возникший сквозь месиво странных слов, музыки, запахов и ярких цветов, смысл того, к чему её пытались привлечь. – Круто! То есть ребенок, семья, родители, друзья, люди вокруг, всё живое… это всё тоже пустое? Помочь другому, по большому счёту, бессмысленно, потому как каждый должен бултыхаться в своей пустоте сам? Что-то это как-то не то…

С занятия она приехала уставшая так, словно кирпичи разгружала, а пока парковала машину, увидела соседку с собаками. Мохнатый Урс с достоинством контролировал крошечную чёрную собачонку, которая так отважно кинулась защищать Алёну от Манджушарачаны.

– Плевать им на ваши рассуждения! Они просто любят! Наверное, и те, в приюте, тоже, – она постоянно возвращалась мыслями к Мэгги. – Это так страшно, когда от тебя отказываются и уходят, уходят. А ты одна. В своей пустоте, как Манджушарачана. Только вот не по своей воле.

Ульяна старалась понять, насколько ей нужны занятия с наставницей, решила помедитировать, зажгла ароматическую палочку, закурился тонкой струйкой дымок, но она ощутила только тошнотворную вонь. – Нет, что-то тут не так… Видимо, я тоже где-то на низших ступенях развития нахожусь, – раздумывала она. – Как там наставница говорила… Уровень ползающего по земле! Ндааа, а ведь рожденный ползать может летать только в качестве обеда для какой-нибудь ушлой птички! – Ульяне представилась Манджушарачана с её блеклыми глазами и с вороньими крыльями, пикирующая на её скромную особу. Она рассмеялась, и, по привычке попыталась было заняться чтением мантр, но все усилия сбивались воспоминанием о приюте…

Через день раздумья стали вовсе невыносимы, и она позвонила соседкам.

– В приют? Ну, конечно же, можно! Я вам дам телефон и вы договоритесь.

Ульяна заметалась. Визит в зоомагазин напоминал налёт, мешками с кормом был забит весь багажник. Припомнив, что говорила Марина Сергеевна о том, что в приюте не хватает подстилок, Ульяна только пальцами прищелкнула! – Подстилки? Будут им подстилки!

Словно открутились назад несколько лет, сами собой вспомнились телефоны, и люди, с которыми она когда-то работала, отозвались, словно по чьей-то команде. Когда она подъехала к приюту, салон автомобиля до крыши был заполнен свёрнутыми обрезками ковролина.

– Ой, богатство-то какое!!! – всплеснула руками Света. – Зимой у нас собаки в вольерах вечно мёрзнут!

– А завтра ещё будет машина с браком от мебельной фабрики, там партия больших диванных подушек, которые пошиты криво и несколько бракованных матрасов. – Ульяна ощутила, что сейчас могла бы, пожалуй, от души плюнуть на все понятия бесстрастия вместе взятые. – И мясокомбинат готов поставлять обрезь. Только за ней приезжать надо.

– Это же… Это же чудо какое-то! – Света чуть обнимать её не кинулась.

– А можно… Можно мне ещё с Мэгги погулять? – спросила Ульяна.

– Вам можно всё, всё что хотите! – Света широко раскинула руки, показывая, как много можно Ульяне.

Мэгги прыгала за решеткой и верещала что-то такое радостное, что у Ульяны на глаза навернулись слёзы.

– Понимаешь, я, чего-то запуталась, наверное… Я, видно, слишком примитивная для всех этих штук. Как это никого не любить? Вот как? Совсем никого?

– Так жить нельзя! От этого только умереть можно… – убежденно покивала Мэгги. – Вот я почти уже умерла. А ты пришла… Хотя, ты, наверное, всё равно уйдёшь, и я опять буду умирать… – она очень старалась быть веселой, а тут не выдержала, села, так чтобы касаться ноги человека, и глаза прикрыла. Как-то сразу подкралась усталость и безнадёжное одиночество. Обычно они приходили ночью, и Мэгги тряслась от холода даже в летнюю жару, а тут вот наведались в неурочное время…

– Ты что, замёрзла? Ах ты, бедная ты моя! – Уля нагнулась, и сама себе удивляясь, подхватила лёгонькую собаку на руки. – Знаешь, по-моему, тебе тут не очень хорошо жить! Нет, они тут молодцы и умницы, но мне как-то кажется, нет, я даже уверена, что у меня тебе будет лучше. То есть у нас. У меня есть сын и муж.

– Мне у тебя? Ты меня возьмёшь? Нет, правда-правда? – Мэгги наблюдала за людьми и поняла, как они поднимают и растягивают губы, когда им приятно с кем-то общаться. Она долго старалась, пока не смогла научиться улыбаться. И сейчас она улыбалась так, что это уже невозможно было принять за оскал! – Ты не пожалеешь! Я… Я так тебя буду любить! Я ведь так тебя ждала!

Ульяна парковалась у дома и косилась на Мэгги, подпрыгивающую на сидении рядом.