— Ярослава, вы знаете Веру Томашевич?

Яся знала. Вера Томашевич была любимицей балерины Брониславы Нижинской. Ярослава хотела танцевать, как Вера. Легко, невесомо, так, что не только зритель, но и хореограф не замечают паузы между движениями. Когда даже шаг балерины — акт искусства.

— Ага, просто вторая Кшесинская, — резко бросила Бася.

Ярослава покраснела.

— У нас иногда говорили, — после паузы добавила она, — что если бы Бронислава решила ставить «Лебединое озеро», то роль Одетты-Одиллии она отдала бы Вере.

«Лебединое озеро» Тарас Адамович видел, хотя и помнил весьма смутно. Давняя немецкая легенда, которую балерины передавали языком тела. Герр Дитмар Бое как-то писал ему, что в любой немецкой легенде обязательно должен быть свой Зигфрид. Без него она — либо не немецкая, либо не легенда.

— Киев до сих пор не видел «Лебединое озеро», — сообщил Щербак.

— Разве? — спросил Тарас Адамович.

— Только отрывки. Отдельные сцены из балета. Да и то — в исполнении гастролеров.

Блондинка Бася с вызовом посмотрела на него.

— Еще увидит! — пообещала она неизвестно кому.

Тарас Адамович улыбнулся:

— Я тоже разделяю вашу уверенность, что Одетта — Вера Томашевич — должна найтись. Особенно, если вы нам в этом поможете.

Бася скорчила гримасу, всем своим видом показывая, что имела в виду совсем не это. Тарас Адамович посмотрел на третью девушку, на которую сначала не обратил внимания. Тоже блондинка, но не такая яркая, как Барбара. Невыразительное, плохо запоминающееся личико. Она почувствовала его взгляд и подняла испуганные светлые глаза.

— Когда вы в последний раз видели Веру Томашевич? — спросил Тарас Адамович, обращаясь сразу ко всем троим.

Ответы были разными. Бася рада была бы не видеть вовсе, но встретила Томашевич на последней репетиции в театре, за день до ее исчезновения. По словам Баси, Вера, как всегда, была невыносимой и нестабильной.

— То есть? — не понял Тарас Адамович.

Бася молчала. С объяснениями помогла Ярослава:

— Вера невероятно становилась в арабеск… Застывала в позе, но центр тяжести будто смещала вперед, часто раскрывая плечи. Казалось, вот-вот упадет, но она могла замереть так надолго, это было удивительно… Неакадемично, но прекрасно…

— Неправильно, — оборвала ее Бася.

Ярослава смутилась. Сама она видела Веру утром, в день ее выступления в Интимном театре — они вместе ходили к модистке.

— Вера что-то шила на заказ?

— Нет, я шила. То есть мне шили шляпку, Вера помогала выбрать фасон.

— Она о чем-то говорила? Важно все, что вы вспомните, любая деталь, — Тарас Адамович достал из кармана записную книжку.

— Я… Вряд ли я смогу чем-то помочь. Просто говорили мы… Какой-то вздор, неважно. Вера сказала, что ей больше нравятся этюды, которые она репетировала с Брониславой, чем сцены из классического балета.

— Она не упоминала о своих планах на вечер?

Ярослава наморщила лоб.

— Это было давно… Кажется, она собиралась с кем-то встретиться.

— С кем именно?

— Я… не помню.

Бася закатила глаза. Тарас Адамович бросил на нее вопросительный взгляд.

— Ярослава не умеет врать, — объяснила блондинка. — Все в театре знают, что Вера крутит роман с Назимовым, это офицер из 1-й запасной роты, пылкий почитатель ее неакадемичности.

— А вы не одобряете?

— Неакадемичность? Разумеется.

— Нет, роман.

Бася рассмеялась.

— Роман как раз одобряю, надеюсь, что Ромео когда-нибудь все же заберет свою Джульетту из нашего театра, где все такие скучные и академичные.

Третью девушку, брюнетку, звали Мари. Тарас Адамович еще раз посмотрел на нее, что-то записал в блокноте. Мари Веру не видела, по крайней мере точно не могла вспомнить, когда они встречались в последний раз. Мари хотела как можно скорее уйти, так как заканчивался перерыв, а у нее еще было много дел. Тарас Адамович вздохнул. Щербак сочувственно посмотрел на него.

— Последний вопрос, — сказал следователь. — Сколько зарабатывают балерины?

— Что? — удивленно захлопала глазами Бася.

— Вы же получаете какую-то плату? — задал уточняющий вопрос Тарас Адамович.

— Да, но…

— И сколько же?

— Мы не обсуждаем…

— Разумеется. Но вы же можете назвать сумму?

— Девятнадцать рублей.

Сказала та самая Мари, которой так хотелось побыстрее уйти. Это много или мало? Низшие полицейские чины получали примерно двадцать — двадцать пять. Столько же — учитель начальной школы. Могла ли Вера на эти деньги содержать себя и помогать сестре? Оплачивать жилье? Ведь Мира Томашевич говорила, что впоследствии они смогли снять всю квартиру. И самое главное — могла ли она оплачивать учебу сестры?

— Почему вы спросили о деньгах? — допытывался Щербак, когда они прогуливались по коридору.

— Чтобы понять, что случилось, нужно знать, чем жила Вера Томашевич, что ее волновало.

— Вряд ли она беспокоилась о деньгах.

— Почему вы так думаете?

Щербак потер подбородок.

— Я попробую объяснить. Вера… спокойно относилась к деньгам. Никогда не работала бесплатно, даже если помочь ее просили друзья. Она позировала для меня, но я платил ей почасово.

Тарас Адамович молчал, обдумывая услышанное.

— У нее не было свободного времени, постоянные выступления, этюды, работа натурщицы, репетиции в театре.

Они остановились напротив большого зеркала. Следователь посмотрел на отражение Щербака в нем.

— Выходит, Ярослава говорит правду — Вера талантлива?

— Естественно. Она невероятна. Бася завидует, — он пожал плечами. — Но стоит отдать Барбаре должное — в своем отношении к Вере она довольно искренняя, без уловок и лжи.

После паузы добавил:

— Если вы думаете, что в театре кто-то мог затевать против Веры что-то плохое, то это точно не Бася. Она слишком прямолинейна.

— Тогда нам стоит поговорить с кем-то менее прямолинейным, — улыбнулся Тарас Адамович.

Менее прямолинейных коллег Веры Томашевич они отыскали через полчаса. Все были яркие, как мотыльки.

— Ядовитые паучихи, — прошипел зловещее предупреждение Щербак, пока они шли по коридору театра, заглядывая в двери гримерных. Тарас Адамович остановился. Он обдумывал услышанное, сопоставлял факты и вдруг спросил:

— Могу ли я встретиться с Брониславой Нижинской?