…Теперь там таиландский ресторан.

Директор Театра теней жил одиноко и оттого к нему часто приходили гости.

Забавное все же метро в Париже! Поезда идут в двух направлениях. Новые вагончики, голубые лаковые, катят в рай: первое небо, второе – и далее до седьмого. А старые, с ободранными скамейками, скрипучие, все изрисованные, катят в ад: круг первый, второй – и так до девятого, конечной станции.

Так она шутила совсем недавно. Совсем недавно она шутила, а вот сейчас, вечером под Рождество, ее адски мотало по жилам метро, взад-вперед, из конца в конец, Клиньянкур – Орлеан (от кур – к орлам), и таким постоянным под ее оцепенелым взглядом было повторенье лиц, что, казалось, они бежали по кругу.

Наконец, через много часов, очнулась. Выбралась на поверхность из кротовых ходов мышиной станции Сан-Мишель. Сонно забрела в кондитерскую, купила яблочный пирог, в овощном – мандарины. Улица Великих Августинцев, где стоял ее дом, была полна пестрой человеческой грязи. Знакомые клошары выкатили на тележке банку из-под пива с надписью: «Подайте на черную икру к Рождеству!» Все веселились, словно боялись остановиться. Обдирая зубами кожуру с мандарина, исподлобья глядела она на чужое веселье. Как по речному дну, увязая в илистой музыке, плелась домой.

(Чужие. Чужие.)

С трудом забралась на свой третий этаж. Рухнула на постель, не раздеваясь. На минуту ощутила что-то вроде блаженства. Сегодня придут гости. Таня придет. С ней Бранко. Таня всего пять дней работала на складе, паковала и распаковывала нежно-мятую кисею – индийские платья. Она уже со всеми там подружилась и сегодня придет с новым приятелем-сослуживцем. Его зовут Бранко.

Вчера она позвонила.

– Представляешь, врываются к нам двое, как начали на Бранко орать – у-ужас! Говорят, по их машине бегал ночью. Он с Мартиники, чемпион по плаванию. Здоровый – ужас! Как трахнет кулаком по огнетушителю – ба-бах! Пены – ужас! Прямо рычит, а я вся дрожу, повисла на нем, чтобы те-то убежали, а он меня к себе прижимает, говорит: «Красивая, красивая!» Представляешь? У-ужас! Слушай, давай мы с ним к тебе придем на Рождество. Он хочет с тобой познакомиться. Только он совсем простой, подражает голосам диких зверей и плавает. Я ему про тебя рассказала. Он сказал: «Я уже люблю ее». О’кей?

– Ага.

– Завтра в девять, о’кей? Он до того провожает в аэропорт сестру, она улетает на Мартинику. Чао.

(И вот замерцало в туннеле метро, потекло по ее жилам что-то светлое, мутноватое. Пусть придут, пусть спасут. Не все ли равно как?)

В девять позвонила Таня.

– Я заболела, ужас! Бранко придет без меня.

– Ой, да как же я?..

– Да брось ты, он же простой, он как ребенок. Поговори с ним о его острове. Чао.

(Решительно, люди – не Армия спасения.)

В ожидании она задремала. Ее разбудил стук в дверь. Сонная, подошла она к двери, заглянула в глазок. На площадке качалась огромная тень. Открыла дверь. Золотистый бог Южных морей стоял на пороге. Спокойно улыбался глазами под пушистыми ресницами, всем нежным золотым лицом. С его куртки на коврик в прихожей стекал дождь.

– Здравствуйте, заходите, пожалуйста. Таня не придет. Она заболела.

Не спуская с нее глаз, он стянул с плеч куртку. Уселся на стул, ровно уложив руки на колени.

– Таня хорошая, – сообщил он. – Я ее люблю. Я и тебя люблю.

– Вот и хорошо. Давайте есть яблочный пирог. Пирог вкусный.

– Я не люблю есть, я плаваю. У нас на Мартинике много не едят.

– Хотите вина, чаю?

– Не надо вина, я не пью вина, я и чай не пью, я люблю только воду. Дай мне воды.

Она вернулась из кухни со стаканом. Он, сидя так же прямо, все так же разглядывал стену.

– Я скоро должен идти, – сказал он. – Сестра улетает домой, на Мартинику. Я должен ее проводить.

– Таня сказала, что ты уже проводил сестру на Мартинику.

– А Таня твоя подруга?

– Да, Таня моя подруга, и я ее очень люблю.

– Я теперь тоже твой друг, и я тебя тоже люблю, я и Таню люблю, мы пойдем с тобой в бассейн. Ты любишь воду?

Они поковыряли вилкой яблочный пирог.

– Расскажи мне о твоей Мартинике, – попросила она.

– Там много цветов и всегда солнце. И море. Я уплываю в море на целый день, с бутылкой пресной воды у пояса, я ведь люблю только воду. Тут я все время таскаю пыльные тюки, а я люблю солнце. Я люблю HLM[16]– там много солнца. Я в HLM живу, со мной моя сестра и братья. А в твоей комнате мало солнца, как ты можешь жить? Надо жить в HLM.

– Это правда, что ты подражаешь голосам диких зверей?

– Да, а еще я хожу по канату. – Он уже натягивал свою синюю куртку. – Мы с тобой друзья. Пойдем в бассейн в воскресенье? А теперь я должен проводить сестру. Хочешь пойдем в кино в воскресенье?

– Да, да, я хочу пойти с тобой в бассейн в воскресенье. И в кино тоже.

– В воскресенье. Если я не пойду в бассейн, мы пойдем в кино.

На пороге они поцеловались.

– Ого, недурно, – сказал он. – До воскресенья. Чао!

Но они не пошли в воскресенье в бассейн и в кино. Бранко не звонил, а она все утекала вниз, вниз, переливаясь из пустого в порожнее, перемалывая муку в муку, изживая, изжевывая себя.

(Жизнь моя, жизнь моя, как прожить мне без тебя? К черту нищих. Бог подаст.)

Было уже около полуночи, когда телефон зазвонил.

– Это Бранко. Как дела?

– О’кей. А чего ты так поздно звонишь?

– Я был в бассейне, а тебя не было. (Врет, собака!) Ты хочешь пойти в кино?

– Сейчас поздно. Мне завтра надо работать.

– Сегодня воскресенье, сегодня не надо работать. В воскресенье надо ходить в кино.

– Хорошо, мы пойдем с тобой в кино. Приходи.

Она дремала и ждала. Как была, заспанная, в затрапезе, открыла на стук, не поглядев в глазок.

На пороге была копия ее хорошего знакомого, поэта С. Такой же маленький, тот же на нем тесноватый джинсовый костюм, на длинных волосах тот же плетеный ремешок, борода до бровей. Но из глаз смотрело другое. Чужое. Горящие черные без белков глаза были звериными, могли глядеть только прямо перед собой – он не глядел, а озирался, сразу всем лицом. Гость был моложе С. на 50 тысяч лет!