По вечерам город надевает маску. Порой это маска глупца. Порой – шута, порой продажной ласточки. Ночью возникают на стенах Парижа, на заборах, огораживающих стройки, и на рабочих окраинах белые «пляшущие человечки». Однако об этом уже писали. А мне хотелось бы рассказать… Про что бы такое? Ну, например, про…

Тоненький зеленый мысок – оконечность острова Сите, обтянут шелковым травяным чулком, выступающим из-под серой замшелой замши Нового моста (самого старого в старом нашем Париже). Над зеленым мыском высится «Зеленый кавалер» – так прозвали парижане конную статую славного короля Генриха Четвертого. Сена, разъятая мысом на два шелковых рукава, льнет к набережным Лувра и Конти.

На зеленом мысе, прозванном мысом Бессонниц, заселилась пестрая фауна. Летом в погожие дни под близоруким солнцем парни с русалочьими волосами обнимают наголо обритых подружек, все вместе плывут над водою в мечту на облаках пахучих дымков. Ибо тут царь – анаша.

Мыс Бессонниц благоухает эфиром – его кто-то вдыхает, прижав ко рту грязноватый платок, а кто-то и пьет… Дешево и не к чему придраться полиции, которая для порядка все же наведывается на Зеленый мыс.

Тают во времени часы, виденья, миражи. По утрам на мысе, в зелени, пустые ампулы, пузырьки из-под клея, шприцы и просто бутылки из-под пива… вполне вещественные стигматы ночных путешествий на седьмое небо.

На Зеленом мысе подлинный Ноев ковчег. Есть, конечно, и русские девочки-мальчики, неизвестно как здесь оказавшиеся. Вот Надя – Надья, как ее величают на мыске – ей на вид лет семнадцать. Волосы вздыблены радужным ирокезом, на шее ожерелье из опасных бритв. Прибилась к Зеленому мыску. Всю зиму жила с украинцем. Ночевали на мысе Бессонниц в спальном мешке, холодными ночами забирались в чужие тачки, которые кто-то забыл запереть. Надья бродит по улицам Латинского квартала – Сены, Бюси, Дофин – напротив мыска. Попрошайничает. Здесь, между Сен-Жерменским бульваром и Сеной, для попрошаек – раздолье: туристы подают легко. Да и что такое в наши-то дни? Не разоришься, не разживешься… Ну а если надо поболее…

«У меня принцип: меньше, чем за пятерку, не факаться! За кофе и бутерброд не выйдет, так ты и знай!.. Стыдно? Да чего уж там стыдиться? Мне, вообще, наплевать, распрощалась и привет! Нет, правда, все равно, только бы СПИД не подцепить… Где? Чаще всего в коридоре, в парадняке. Только чокнутых надо стараться вычислять. Я, знаешь ли, чокнутых боюсь. Раньше Гриц защищал, а теперь его отловили и выслали. Но откуда вообще узнать, чокнутый тип или заразный – на них ведь не написано. На прошлой неделе на мысе клеит меня один. Так, ничего себе, не старый, не молодой, в прикиде. Идем вместе в гостиницу, представляешь? Снимает он номер. Там раздевает меня полностью. Сам остается в одежде. Кладет меня на койку и вытаскивает стальные иголки. «Я, – говорит, – иглоукалыватель. Дай, говорит, я тебе попротыкаю щеки, живот, в общем все, понимаешь?! Говорит, больно не будет! Представляешь?! Ну, я подхватила манатки, еле увернулось от него, и давай бог ноги! Очень мне нужно, чтобы со мной случилось то, что с одной датчанкой, из наших: склеили ее в пивной двое, рот заткнули кляпом и давай развлекаться: всю истыкали горящими сигаретами. Всю ночь – представляешь? Ой, да ну их, этих чокнутых!»

«…Настоящие профессионалки? Нет, тут им делать нечего. Только и нашим не стоит соваться к ним, на Окружную либо к Шатле. Не сдобровать!»

На мысе Бессонниц есть коренные обитатели и гости. Последние тут днюют, но не ночуют. Это в большинстве маменькины сынки и дочки. Утром, выйдя из благопристойного особняка в барском 16 округе, вместо того чтобы идти учиться, залетают к приятелю или подружке постарше в студенческую комнатку под крышей и там, не медля, меняют гардероб. Накручивают на себя фенечки, в уши вешают фальшивые бриллианты по полпуда, натягивают поверх джинсиков драные кружевные юбки, вздыбливают волосы – и в гриме ирокезского трупа дуют под Новый мост. А там вольготно. Травяной дым, пары эфира – нежный яд, охота за горстью мелочи, свист индийской флейты, гитарная монотонная нудь. Эти «университеты» почище (то есть погрязнее) благородного учебного заведения, где им надлежало бы по утрам грызть гранит науки! Притом к обеду все эти попрошайки из лучших семейств преспокойно оказываются под отчим кровом. Щеки и ногти сверкают нетленной чистотой!

Разумеется, оный рассадник – питательная среда для всяких-разных темных личностей. На Зеленом мысе Бессонниц пасутся продавцы наркотиков и сексуальные маньяки. Тут же и наводчики – собирают сведения, где чем поживиться. Для них детки из богатеньких кварталов – золотое дно. Все выложат заинтересованному лицу: и как отключить сигнализацию в отсутствие предков, и какой номер кода, и где что дома плохо лежит – кокаин, вообще, быстро языки развязывает.

Словом, веселье на Зеленом мыске Бессонниц не утихает ни днем ни ночью. Здесь все напоказ. И тот, кому охота взглянуть на «групповую гимнастику» днем, либо в кишащей ночи – подходи поближе, не стесняйся! Платить за погляд не придется. Все – даром.

Три набережные Сены – Сен-Мишель, Монтебелло и Турнель – естественные и географические границы Латинского квартала. Набережную Турнель оккупировали босяки-клошары, расползаясь от этих мест к площади Мобер и к улице Сен-Жак. Здесь, прямо напротив церкви Сен-Севрен – барчик «Полли-Магоо» (по имени забытой star). Главное украшение заведения – коллекция портретов разыскиваемых преступников. Столы и лавки – от вагончика старого метро. Бар существует с «незабываемого» 68-го. С тех самых пор так и засели в «Полли Магоо» леваки – участники канувших в прошлое «майских демонстраций». А подле них – пришельцы со всех концов земли, с кожей и глазами любых оттенков.

Узкое помещение-пенал «Полли Магоо» обладает своим нервным узлом. Он в глубине, возле гальюна, где торгуют всем, отчего мир предстает «закутанным в цветной туман»…

…Мы с моим приятелем Марком, непутевым «профом» русского языка из лицея Генриха Четвертого – лучшего лицея Франции, отправились на промысел в «Полли Магоо». Недалеко от гальюна заседал Пап – дилер с глазами пернатого змея. Мы сели возле него смирно, ожидая, когда он наконец «даст знать» (только богу известно, как это происходит, но в какой-то миг становится ясно, что – «будет»!).

Однако сегодня долго ничего не менялось.

– Ну и бардак. Шпана, «лулу» – плюнуть некуда! – возмущается зеленоликая соседка в черном траурном наряде.

– «Лулу»?

– Ну да, хулиганье с окраин. Северо-африканцы. Ненавидят весь мир. Мы с ними не контачим, но и не гоним. Все же они тоже маргиналы, как мы… – Она уплыла куда-то внутрь себя и смолкла.

– Слушай, плевать, пойдем отсюда, – сказала я наконец Марку.

Увидя, что мы ретируемся, Пап встрепенулся и устремился за нами вслед. Вскоре мы очутились в подвале выселенной трущобы у набережной Турнель. Там в спальных мешках мирно рядком посапывали сквоттеры, и оттого подвал походил на спальню благородного пансиона.