кусок, тем выше за него цена, чем желаннее цель, тем больше крови за неё приходится пролить. Быть королём – значит распоряжаться чужими жизнями, если не готов к такой ноше, нечего было и пытаться взвалить её на плечи!

Понурый и мрачный покинул муж мои покои, а после пил со своими побратимами пока не упал без чувств; будто в вине можно утопить совесть, будто можно залить им бушующий в сердце пожар. Трижды вставало и садилось солнце после нашей размолвки и вот, снова пьяный в стельку, он вломился ко мне среди ночи. Хотела я его прогнать, напустила на себя вид холодный и надменный, но впервые не сумела с ним справиться. Словно мятежный дух в него вселился! Руки Энгуса будто превратились в железные клещи, а тело в медвежью тушу. То он ругался и называл меня проклятой колдуньей, то смеялся и шипел мне в ухо, что я всего лишь обычная баба, ничем не лучше других, и он, де, будет поступать со мной, как и с прочими всегда поступал, и что должна я, наконец, узнать его превосходство. В страхе за ребёнка, что носила под сердцем, я стала просить его прекратить, но тем лишь сильнее распалила. В ту ночь он заставил меня пролить слёзы. Первые мои слёзы со встречи с Королевой Фей, и наутро, разглядывая уродливые синяки на своей белоснежной коже, я поклялась, что он дорого заплатит за каждую каплю.

Впрочем, уже совсем скоро, устыдившись сделанного, а может и испугавшись на трезвую голову расплаты, муж мой так раскаивался в своей жестокости, так просил прощения, стал так ласков и щедр, так предупредителен и нежен, что я оттаяла и оставила мысль о мести. Тем более, самое главное моё опасение не сбылось, дитя осталось в порядке, дикая выходка отца на нём не сказалась. В кои-то веки, подумалось мне, в нашей семье наступила тишь да гладь. Оба мы, и я, и Энгус делали вид, что ничего меж нами не произошло, старались изо всех сил, так что, в какой-то момент я даже поверила, что счастлива.

Однако, вскоре, кобелиная его натура взяла верх.

Чем больше рос мой живот, тем реже видела я мужа по ночам и тем чаще то одна, то другая смазливая служанка или рабыня щеголяли яркими тканями, да дорогими украшениями. И если с этими девками я ещё могла что-то поделать, прогнать прочь за какую оплошность или попросту продать, то дочери и юные жёны благородных семейств оставались вечной проблемой.

Что говоришь, дружок? Нет, своего обета он тогда не нарушал, ведь ни одну из тех девиц не навестил дважды. Но, думаешь, мне от этого было проще?

Каждый праздник, каждый пир, каждые устроенные при дворе игры и гуляния становились для меня тяжёлым испытанием. Верная своему слову и запрету Королевы Фей, я всякий раз, скрепя сердце, покидала весёлое общество в аккурат до первых петухов, чем мой непутёвый муженёк, конечно, с радостью пользовался. И если в первое время он хотя бы старался свои похождения скрывать, то спустя несколько лун даже этого труда уже себе не доставлял, особенно, как напьётся. Как-то раз, я в сердцах пригрозила ему разводом, пообещав при том, что стоит мне от него отречься, как сразу вернётся снятое некогда моей кровью проклятье. Наобум ляпнула, но нежданно-негаданно попала точно в цель! Муженька враз будто подменили. Страх его перед тем, чтобы снова оказаться недвижным и беспомощным оказался сильнее неуёмного зова плоти. Впрочем, ненадолго… Но, не стану забегать вперёд.

Понимаете, какое дело, страх, может, и удерживал моего мужа от блуда, только вот, на брачное ложе его так и не вернул. Отказавшись от утех плоти, стал он всё своё время посвящать тренировкам с оружием, да сражениям, а по вечерам пить, пока не валился с ног. В недолгом времени и вовсе собрался в поход со своими верными побратимами, искать поживы на чужих землях. Туда, где прежде раз за разом терпел поражение прежде.

Мне, меж тем, как раз уж срок подходил разрешиться от бремени, и я всё надеялась, что, увидев, наконец, сильное здоровое дитя муж мой ко мне оттает. Нечем больше ему станет меня упрекнуть в пьяном угаре, не от чего его матери королеве станет хмуриться каждый раз, на меня глядя, не о чем будет шептаться по углам дворне.

Стала я его уговаривать погодить с походом, дождаться появления сына, дать ему имя, взять его на руки хоть раз, прежде чем отправиться на чужбину, подставлять шею под вражеский меч. Но куда там! Упрямец и слушать не хотел! Как я ни просила, как ни настаивала, никакого в том не было толку. Ему будто нравилось нарочно меня мучить! В конце концов, я вышла из себя и пригрозила, мол, могу ведь и заставить – опоить, околдовать и привязать подле своей юбки до конца дней. На что он со смехом мне отвечал, что будь я и впрямь столь могущественной колдуньей, он, мой муж, уже либо гнил бы в могиле, либо носил бы корону, но точно не бегал бы до сих пор у старого отца на посылках, а так мол, мне с моими чарами только на ярмарке выступать. С этими словами, вскочил он в седло, присвистнул, и был таков, только пыль из-под копыт его коня меня с головы до ног укрыла.

Обидно мне стало от таких речей, горько, как давно уж не бывало! Я-то хорошо знала, что с моим могуществом и мастерством мало кто сумеет потягаться не только в нашем королевстве, но и в окрестных землях. Только, думалось мне, что с того проку, если я растрачиваю это могущество на мелкие фокусы? Если собственного мужа не могу не то, что дома удержать, в постель завлечь! А ведь годы тогда почти совсем ещё меня не тронули, кожа была, как в юности нежнее лепестков шиповника, золотые косы без единой серебряной нити, щёки румяны, тело, как спелый плод, налитое, гладкое, даже пояс, что носила в девичестве мне совсем недавно ещё был впору, и, уж поверьте, снова стал, как только родилось дитя!

Снова пролились из глаз моих горькие слёзы обиды, а когда просохли они, решила я ещё усерднее изучать свои тайные книги, ещё глубже погрузиться в тёмные глубины древних знаний, туда, куда не отваживаются заглянуть самые мудрые и сильные мужи.

Но сперва нужно было дождаться родов.

Все свои силы, все знания и премудрости я берегла до поры, когда попросится на свет