Вытаскивая телефон из кармана, я игнорирую искушение отследить Тоби, чтобы узнать, где она живет, и вместо этого подключаюсь к Bluetooth, чтобы разнести свой плейлист angry workout по всему зданию.

Стянув футболку, я встаю на беговую дорожку и увеличиваю скорость, мне нужно чувствовать что-то еще, кроме гнева, жгучей потребности в мести, которая занимала все мои мысли с тех пор, как я узнал правду.

От того, что я нашел ее, стало только хуже.

Горечь, которая гноилась во мне, начинает отравлять все в моей жизни.

Я бегу, пока у меня не заболят ноги, а легкие не загорятся от нехватки воздуха, но, черт возьми, наконец, образы того, что я хочу сделать с пиздой, которая разрушила мою жизнь, которая сломала мою семью, достаточно ослабевают, чтобы сосредоточиться на чем-то другом.

Я нажимаю кнопку остановки и замедляю движения, пока лента не останавливается.

Когда я выхожу и оборачиваюсь, я не удивлен, обнаружив, что кто-то сидит на гребном тренажере и ждет меня с озабоченным выражением лица.

— Я в порядке, — говорю я, хватая с полки свернутое полотенце и вытирая потное лицо и грудь.

«Нет, ты не такой. И ты не был там долгое время. Но это… прямо сейчас… Я волнуюсь.»

«Я разберусь с этим».

«Нет, ты подпитываешься гневом, и это опасно. Ты принимаешь глупые решения, когда злишься».

Я выдерживаю взгляд Тео на мгновение. Я не могу спорить.

«Все в порядке».

Достав энергетический напиток из холодильника, я выпиваю его одним глотком, прежде чем выбросить в мусорное ведро.

«Мне нужно домой».

«Видишь … глупые решения».

«Мне нужно посмотреть, жива ли она еще. И в любом случае, это не так глупо, как идти к ней. О чем, черт возьми, думает Тоби?»

«Я поговорю с ним».

«И что ему сказать? Ты слышал, что сказал босс. Это наша работа. Он вообще знает, кто она?»

Тео пожимает плечами.

Мои кулаки сжимаются, и моя потребность выследить его, чтобы узнать правду о том, почему он в ее доме, почти берет верх надо мной.

«Иди домой и повидайся со своей мамой. Ты знаешь, где я, если я тебе понадоблюсь».

Я глубоко вздыхаю, прежде чем поднять рубашку с пола и натянуть ее через голову.

«Спасибо, чувак».

Тео молчит, пока я не оказываюсь в дверях.

«Мы позаботимся о том, чтобы он заплатил, Себ. Мы позаботимся о том, чтобы они оба это сделали».

Кивнув, что, я уверен, он не видит, я вылетаю из здания и направляюсь к своей машине.

Мой Aston оживает, как только я нажимаю кнопку «Пуск», и я вывожу его с подъездной дорожки, надеясь, что поездка немного расслабит меня.

Это не так.

К тому времени, как я подъезжаю к дому, я не могу вспомнить ни одного поворота, который я сделал, и останавливался ли я вообще на красный свет. Единственные образы в моей голове были о ночи на кладбище, только это были не я со Стеллой, а Тоби.

«Гребаный засранец», — рявкаю я, хлопая ладонью по рулю.

Мой телефон снова прожигает дыру в моем кармане, чтобы узнать, где они оба.

Идти к ней домой так рано — это риск. Столкнуться с ее отцом до того, как я придумаю план, было бы действительно чертовски глупо.

Я сижу там очень долго, просто глядя на наш тихий дом.

В отличие от того, который я только что покинул, внутри нет никакого движения, никаких признаков какой-либо жизни. Никакого счастья.

Это место, где я вырос, но я изо всех сил пытаюсь найти какую-либо привязанность к нему, видя, что жизнь внутри еще более жалкая, чем кажется снаружи.

Это не семейный дом. Это даже не дом. Это груда кирпичей, в которой едва существует пара человек.

Со вздохом я толкаю дверь и направляюсь к входной двери, камни громко хрустят под моими ногами. Это должно насторожить любого о моем присутствии, но я сильно сомневаюсь, что женщина внутри будет в каком-либо состоянии ожидать меня.

Дрожь пробирает меня, как только я открываю входную дверь.

В доме воняет. Он несвежий, затхлый и нелюбимый.

Когда-то давным-давно все было совершенно по-другому. Но я видел доказательства этого только на фотографиях или слышал, как мои сестры говорили об этом. Время, которое я не помню. Время, которое я едва ли даже пережил. Время, которое умерло прямо рядом с сердцем этого дома.

Мы могли бы все встречаться здесь каждые две недели и притворяться нормальной семьей, но мы далеки от этого.

«Мама», — зову я, мой низкий голос эхом отдается в тишине дома.

Не получив ответа, я делаю шаг в сторону ее любимого места и останавливаюсь в дверях, чтобы подготовиться к тому, что я могу найти.

Три. Два. Один.

«Господи Иисусе, блядь», — бормочу я, оценивая состояние помещения, прежде чем мой взгляд падает на женщину, которая лежит на старом ковре между диваном и журнальным столиком, в окружении бутылок и иголок.

У нее бывают хорошие времена. Времена, когда она, возможно, просто сможет сдержать свои обещания привести себя в порядок и снова стать матерью. Но за этими временами всегда следует это опустошение.

Я понимаю это, в какой-то степени. Потеря — это тяжело.

Черт, я чувствую это каждый гребаный день. Я борюсь с этим каждый гребаный день. И я даже не знал ни одного из них.

С этим было трудно справиться в детстве, когда меня окружали женщины и отцы моих братьев помогали меня растить.

Но в ту секунду, когда я узнала правду, моя скорбь по человеку, которого я не могу вспомнить, но по которому скучаю, превратилась в зверя внутри меня, одержимого жаждой мести.

Каждый шаг, который я делал с того момента, был направлен на то, чтобы все исправить.

В тот день я не просто потерял своего отца. Мои сестры потеряли не только своего отца, моя мама потеряла своего мужа. Вся наша семья потеряла все. Все, что важно.

А затем снова был нанесен удар только пятнадцать лет спустя.

Это жестоко. Действительно чертовски жестоко.

Дэмиен Чирилло никогда бы не позволил нам оказаться на улице — и я бы тоже, вот почему я потребовал, чтобы меня привели в Семью гораздо моложе, чем, я уверен, ему хотелось бы. Но я ни за что не мог сидеть сложа руки и смотреть, как все вокруг меня превращается в пыль.

Перешагнув через все, отбросив пару бутылок в сторону, я подхватываю почти невесомое тело мамы на руки и поднимаю ее с пола.

Она не издает ни звука, кроме своего неглубокого, хриплого дыхания, когда я провожу ее прочь от беспорядка и поворачиваю к лестнице.

Я делал это так много раз, что теперь могу отстраниться от ситуации, монотонно проходя этапы уборки, переодевания ее отвратительной одежды и укладывания ее в постель.