– двухэтажное деревянное здание, находившееся чуть южнее городской площади, напротив униатского Духовского собора, – играла чрезвычайно важную роль в религиозной жизни и просвещении еврейской общины.

Имелись и другие религиозные институции, не перечисленные в официальных топографических сводках, – они также выполняли в общине важную роль. Хедер – частная начальная школа с одним учителем – был стандартным еврейским образовательным заведением. Начиная с трехлетнего возраста все мальчики обучались священным еврейским текстам на дому у учителей. Физические условия – плохая вентиляция, беспрепятственное распространение инфекций – были, как правило, ужасными, а обучение продолжалось по многу часов. Одаренные ученики продолжали изучение Талмуда в бес-медреш (общинном училище). Бес-медреш, где большая часть помещения предназначалась для мужчин и лишь небольшая – для женщин, служил местом изучения Торы и отправления служб. Обстановка была простой: столы и стулья. Большинство учащихся приходили на несколько часов в день, для занятий и молитвы [Stampfer 2010: 145–166].

Поскольку в городке было много хасидов, скорее всего, здесь имелось и несколько штиблов. Штибл – это не только место учебы и молитвы, подобно синагоге или бес-медреш, но и место для отдыха и общения, вроде клуба или паба, куда допускались только мужчины. Штиблы по большей части были невелики – одно помещение, отдельное здание или частный дом, – и, по свидетельству современников, помимо молитв и учебы там нередко предавались и излишествам: ели, пели, танцевали, рассказывали истории. Легкомысленное поведение, посторонние разговоры, употребление пищи и напитков и сон в молитвенном доме запрещены еврейским законом. Официальные раввины измарали кучу бумаги, клеймя хасидов за подобное непотребство. Впрочем, власти не слишком переживали из-за того, что хасиды выходят за установленные пределы молитв и учения. Их скорее беспокоили веселье, шум и возлияния в штиблах в ночные часы[76].

Отправившись по Ильинской улице на юг, в сторону от рыночной площади, гость города проходил мимо католического храма, деревянной мясной лавки и трактира. Если он поворачивал направо, ему приходилось пересечь деревянный мостик, за которым располагались развалины средневекового замка на набережной: построен он был, возможно, в XIV веке. Если пойти немного левее, гость оказывался у мельницы и пивоварни. Поблизости находилась бакалейная лавка, разместившаяся в недавно построенном двухэтажном кирпичном здании. Чуть к северу от рынка, на той же Ильинской улице, стояла Ильинская униатская церковь. Лечебница, еще один трактир, мельница и небольшая начальная школа для детей-христиан – вот еще несколько примечательных зданий в округе.

В Велиже, как и во многих других городках восточноевропейского приграничья, евреи владели почти всеми домами и лавками в центре, управляли значительным числом поместий в губернии, держали монополию на рынки, контролировали торговлю лесом, мелкую торговлю, производство и сбыт спиртных напитков [Hundert 2004: 53; Leshtinski 1956: 64–71]. На восточной и западной стороне рыночной площади располагался ряд деревянных домов, принадлежавших по большей части евреям, частично – мелким польским шляхтичам. Это были одноэтажные строения из нескольких комнат, с дворами и калитками. Проживавшие там евреи были по большей части портными, сапожниками, столярами, производили мыло, свечи, щетки и расчески. Были среди них пекари, учителя, пивовары, винокуры, стекольщики. Дальше от центра в деревянных избушках ютились крестьянские семьи, съемщики, отставные солдаты, бродяги и батраки. Солдатские казармы, крестьянские хаты и другие убогие деревянные постройки с земляными полами, крошечными окнами и сырыми стенами находились на южной оконечности города, на обоих берегах Западной Двины. Тюрьма располагалась рядом с лесом на окраине городка, возле Смоленского тракта. Еврейское кладбище – на северной оконечности, в тридцати минутах ходьбы от центра, а Михайловское кладбище – на южной стороне, неподалеку от того места, где родился маленький Федор.

Открытка с видом Ильинской площади. На заднем плане – Ильинская церковь, построенная в 1772 году и разрушенная по ходу Великой Отечественной войны

Большая синагога, сгоревшая в 1868 году. Мужчины рассаживались по просторному периметру и по сторонам от бимы (Пережитое. 1911. № 3)

Путешественники отмечали убожество жизни на западных границах России и их обитателей. Например, Роберт Джонсон был поражен тем, как стремительно «русский характер – бодрость и жизнерадостность русских бедняков – сменяется холодным расчетливым молчанием других». Все их черты, включая выражение лица, одежду, прически, указывали на принадлежность к иному племени. Населяли эту местность в основном евреи. Джонсон поверить не мог, как их там много, «куда больше, чем ожидаешь так близко к рубежам древней Руси, страны, куда евреи даже не пытались проникать». «Обычные литовцы» – так он называет местных униатов и католиков – «нищие убогие угрюмые существа», евреи же «тощие и противные», одеты все на один лад, «в длинных черных шелковых кафтанах с широким шелковым кушаком. На головах одинаковые бархатные шапочки, поверх – другие, меховые» [Johnson 1815: 374–376].

В Велижском уезде плотность населения была самой низкой в губернии. Кроме того, здесь наблюдались самые страшные случаи голодоморов, в основном из-за неплодородности песчаной почвы [Романов 1898: 32–33, 39][77]. Оценивая недород зерна в Белоруссии, поэт и сановник Г. Р. Державин отмечал – после личного посещения этих краев в 1799 году, – что ситуация в Витебской губернии куда более удручающая, чем в соседней Могилевской. Все запасы зерна использованы, поэтому «в нынешнем году в сей северной части терпели поселяне не только недостаток, но и самый голод» [Державин 1872: 230]. По мнению Державина, корень зла заключался в нездоровых взаимоотношениях между польскими шляхтичами, крестьянами и евреями. Отдавая поместья в управление евреям и поощряя вредоносные промыслы, например торговлю спиртным, польские землевладельцы оставляли крестьян на милость откупщиков. Большая часть пространного «Мнения» Державина – это обвинение евреев в экономических бедах края [Клиер 2000: 171–173; Freeze, Harris 2013: 11].

Наполеоновские войны опустошили губернию. Великая армия численностью в полмиллиона человек пересекла Неман 24 июня 1812 года. Французы заняли Вильну (30 июня), Витебск (28 июля) и Смоленск (18 августа), направились на Москву, а затем обратно. Русская армия отступала, казакам было дано незавидное поручение – жечь деревни, города, мосты и переправы, уничтожать все запасы продовольствия и фуража. Местные товары и продукты оказались сожжены или разграблены. Уровень дезертирства был необычайно высок [Lieven 2009: 124, 129, 146, 170, 269]. Описывая представшее его взору запустение, Эдвард Мортон пишет: «Земля истоптана копытами армий, что противостояли друг другу по ходу знаменитой кампании 1812 года: на этих самых равнинах тысячи и десятки тысяч французских захватчиков погибли от меча и суровости климата, равно как и множество их противников, что пали, защищая родину» [Morton 1830: 129]. Конкретно о ситуации в