–Лекция здесь будет проходить?– спрашиваю я ближнего ко мне мужчину. Он среднего роста– точно не выше, чем я была раньше, но теперь я смотрю на него снизу вверх. Унего черные волосы и аккуратно подстриженная растительность на лице.

–Думаю, да,– медленно говорит он, пожимая плечами, прежде чем неуверенная мина искажает черты его лица. Ну, в таком глухом наряде еще не так скривишься.– Авы, получается, только-только пришли? Япосле последнего сохранения нашел у себя планшет, прочел вот…

–Ага, я тоже,– отвечаю ему. Ясжимаю планшет под мышкой и улыбаюсь ему, чуть наклонив голову. Ямогу распознать нервозность по голосу, и этому большому парню так же неудобно, как и мне.– Не помните, как подписывались на эту канитель, да?

–Что, выходит, я не один?– По его лицу расплывается облегчение.– Япроходил реабилитацию,– поспешно объясняет он.– Как раз оправлялся от последствий стирания памяти. Ивот я здесь…

–Аналогично,– говорю я, теряя интерес.– Так когда тут все начнется?

Дверь, которую я не заметила, открывается в белой стене за нашими спинами, и входит толстый мужчина, ортогуманоид. На нем– длинный белый плащ, застегнутый спереди на архаичные пуговицы; двигаясь, он раскачивается из стороны в сторону, как раздутая самодовольная амфибия. Черные волосы редкими жирными прядями ниспадают по обе стороны от его лица– они длиннее, чем у всех мужчин здесь. Он подходит к трибуне и мерзко кряхтит, чтобы привлечь внимание.

–Привет всем. Ярад, что вы согласились прийти на мою небольшую вводную речь. Хочу извиниться за то, что заставил вас прийти лично, но наш исследовательский проект выполняется в условиях строгой согласованности, поэтому мы сообразили, что не должны выходить за рамки функциональных параметров смоделированного общества. Внем бы всё устроили именно как личную встречу, так что… не могли бы вы сесть?

Чтобы занять все места, нужно время. Яприземляюсь в первом ряду между Большим Парнем и женщиной с бледной веснушчатой кожей и рыжими волосами, совсем как у Линн, но в кремовой блузке, темно-сером жакете и юбке. Яне понимаю стиля– он вертикально несбалансированный и, честно говоря, слегка чудаковатый. Однако мало чем отличается от того, что мне дали надеть, поэтому, наверное, соответствует реалиям эпохи. Неужели так сильно изменилось наше чувство эстетики, задаюсь я вопросом.

–Ядоктор-майор Фиоре,– начинает речь тип на трибуне.– Вместе с профессором-полковником Юрдоном я разработал протокол нашего эксперимента и нахожусь здесь, чтобы объяснить вам, чего мы пытаемся достичь, хотя не ждите от меня разъяснений по вопросам, которые могут повлиять на ваше поведение в экспериментальной среде. Рассчитываю на понимание.– Он улыбается, будто только что пошутил.– Итак, первые темные века.– Когда он собирается изречь что-то, кажущееся ему важным, выпячивает грудь и делает глубокий вдох.– Первые темные века длились около трех гигасекунд, по сравнению с семью гигасекундами, ушедшими на Войну Правок. Но в перспективе они заняли почти половину эры Техноускорения, так называемый конец двадцатого– начало двадцать первого века по исторической хроношкале. Если мы проследим исторические записи от дотехнологической эры до первого темного века, то обнаружим, что наблюдаем за людьми, которые жили как обезьяны с технологической поддержкой. Этакие нетипично умные приматы со сложными механическими инструментами, но в основном не изменившиеся с момента появления вида. Затем, когда мы смотрим на тех, кто вышел из первого темного века, обнаруживаем, что наблюдаем за людьми, похожими на нас, поскольку мы живем в современную эпоху– эру эмоциональных машин, как назвал ее один шаман темного века. Висторических записях есть пробел, который переходит прямо от угольных чернил на спрессованных из древесины листах к алмазным процессорам, и где-то в этом промежутке затерялся генезис постчеловеческого состояния.

Большой Парень что-то бормочет себе под нос. Мне требуется мгновение, чтобы прочесть по губам: экий напыщенный болван. Яподавляю смешок– все-таки болван, может, и напыщенный, но следующую десятую долю гигасекунды мое будущее окажется в его руках. Сто́ит послушать, что он там говорит.

–Мы знаем, почему наступил темный век,– продолжает Фиоре.– Наши предки позволили своим архитектурам хранения и обработки данных бесконтрольно распространяться, а они, как правило, выбрасывали старые технологии вместо того, чтобы их виртуализировать. По соображениям коммерческой выгоды некоторые из крупнейших компаний намеренно создали несовместимые информационные форматы и заперли в них огромное количество полезного материала, так что, когда новые архитектуры заменили старые, данные стали недоступны. Это особенно сильно сказалось на нашей осведомленности о домашнем укладе второй половины темного века. На ранних стадиях у нас в достатке видеоинформации, заснятой любителями и энтузиастами. Они использовали штуку, называемую кинокамерой, которая снимала изображения на фотохимической среде и делала их доступными невооруженному глазу. Но потом появился новый носитель– магнитная лента, подверженная легкой порче, а далее они перешли на цифровое хранение, что не сыграло нам на руку, ибо по в высшей степени неясной причине все эти данные наглухо зашифрованы. То же– с аудиозаписями и текстовыми сообщениями. По иронии судьбы, мы знаем гораздо больше об их культуре в начале темного века, примерно в 1950году по старому стилю, чем о конце темного века, который пришелся ориентировочно на 2040год.

Фиоре делает паузу. Несколько человек позади меня тихо бормочут. Он выглядит немного раздраженным из-за того, что люди не ловят жадно каждое его слово. Что до меня, я им очарована, но ведь я когда-то была историком, хотя и изучала совсем другое.

–Вы дадите мне закончить?– резко спрашивает Фиоре, таращась на женщину в ряду позади меня.

–Только если ты скажешь, какое это имеет к нам отношение,– нагло отвечает она.

–О,я скажу.– Фиоре снова набирает полную грудь воздуха и расправляет плечи.– Вам предстоит жить в темные века– смоделированной американо-европейской культуре, подобной той, что существовала в период с 1950 по 2040год,– выплевывает он.– Япытаюсь донести до вас, что вы все будете погружены в нашу лучшую реконструкцию среды по доступным источникам. Эксперимент имеет социологическую и психологическую направленность– то есть мы будем наблюдать за тем, как вы друг с другом уживаетесь и взаимодействуете. Вы получаете очки за жизнь в роли, что означает подчинение основным правилам общества, и теряете их за выход из роли. Ваш индивидуальный результат влияет на успех всей группы– круговая порука в чистом виде. Ваша группа числом в десять человек– одна из двадцати, которые интегрируются в среду в ближайшее время,– будет встречаться на собраниях раз в интервал– по так называемым воскресеньям, в районном центре, называемом Церковью Назарета,– и обсуждать то, что выучили. Чтобы симуляция работала лучше, в ней много неписей[6]– просто устроенных зомби, контролируемых свыше. Вы будете чаще контактировать с ними, чем с другими реальными участниками эксперимента. Вся окружающая среда размещена в серии жилых сегментов, соединенных воротами, и создает иллюзию географической непрерывности, как на поверхности традиционной планеты.– Он немного успокаивается.– Есть вопросы?