— И все?

— Нет, не все, — мотнул головой Ваня, — когда они вышли, то я осторожно выглянул и в окошко посмотрел.

— Запомнил, как выглядели?

— Ага… Один белобрысый, с бородкой, как у матроса, но без усов, — Ваня показал на своей плохо бритой морде, где располагается шкиперская бородка. — Он в брючатах был, таких желтовато-белых, и в зеленой майке с дельфином, а второй — налысо бритый, в черных шортах с белыми полосками. Вот Фима — это тот, который в шортах. А третьего не рассмотрел.

— Они тебя видели?

— Не знаю… — пробормотал Ваня. — Тот, что с бородкой, чуть голову повернул в мою сторону. Может, и видел.

— А с чего это ты решил, что Рыжикова отравили? — испытующе произнес Муравьев. — Из тех слов, что ты в туалете услыхал, по-моему, этого не следовало.

— Ну как же не следовало, Вань?! — изумился Пух. — Мне и так все ясно стало. Эти два козла Рыжикову ядовитый крем подсунули! Он натерся и помер, а Володя, царствие ему небесное, решил массаж сделать и руки в этом креме измазал. Они-то небось хотели, чтоб один Рыжиков помер. Тогда б все подумали, будто у него инсульт или там удар солнечный. А когда двое сразу — это уже подозрительно. Вот и получился облом. Они хотели Рыжикова убить и папку забрать какую-то. А папки-то не оказалось, да еще и шухер поднялся, начальства сколько приехало…

Муравьев порадовался за Пуха. Никакой он не придурок, вон как голова, даже под хмельком, соображает! Но все же решил проконтролировать еще разок.

— А почему ты думаешь, что это от крема?

— Да потому, что Володя, — Пух вспомнил очень важную деталь, — когда пришел оттуда, стал руки мыть. И говорит: «Фиг его знает, крем у этого мужика какой-то странный. Вроде руки от него немеют…» Я пошел на вышку, возвратился, а он — уже все…

— Ты операм чего-нибудь рассказывал? — спросил старшина.

— Они меня и не спрашивали ни о чем, — вздохнул Пух. — Все ж думают, будто я дурак непроходной. А сам я к ним подходить не стал. Побоялся.

— А почему ж ты испугался, раз никому и ничего не говорил? И отчего сюда ночью побежал?

— Да я как подумал, что тот, с бородкой, меня увидел… А дома-то никого — ни отчима, ни мачехи. Они в деревню поехали, огород полоть. Я один сижу, водка кончилась. Страшно стало! А куда бежать? Только к тебе вот… Ты ж человек, ты меня понимаешь, не то что другие. Дебилом обзывают… Нальешь, теза, еще рюмаху, а?

Муравьев решил, что и ему следует выпить. Достал дне рюмки, банку маринованных огурцов, горбушку хлеба. Чокнулись, выпили, закусили. Пух малость повеселел. Старшина заострил внимание на одном моменте из сообщения тезки. А именно на том, что Ваня-Пух услышал такую фразу: «В машине Рыжикова папки нет». Когда ж они туда заглянуть успели? Ведь ключ-то от машины, и не какой-нибудь, а электронный, лежал в кармане шорт умершего. А шорты и майка были подложены под голову. Если б тот мужик в черных плавках, который подменил крем, собирался забраться в машину, то должен был приподнять голову своей жертвы и вытащить ключ из кармана. Но он не стал этого делать, иначе бы наблюдательный Семен Шлемович Шнобель наверняка это увидел. Однако тот ушел еще до того, как Рыжиков намазался кремом. И больше не появлялся. По крайней мере, вместе с теми двумя, которых случайно подслушал Пух, этого типа не было. Конечно, он мог быстренько вернуться, когда Шнобель ходил окунаться вместе со своей Фирой, и подложить ключ. Но тогда это могла бы заметить та баба, которая подошла позже и обнаружила, что Рыжиков мертв. Потом появился Миня, и соваться к покойнику в присутствии мента ни один дурак не стал бы. Нет, ключ явно так и пролежал все время в кармане.

Его сперва увидел Муравьев, а потом он попал к операм, которые пошли осматривать машину… Бритоголовый Фима и его пока неизвестный приятель, по словам Шнобеля, ушли играть в волейбол и больше около тела не маячили. К «Фольксвагену» Рыжикова они наверняка не подходили, потому что там, у машин, стоит охранник. Да-да! Эта стоянка платная, там очень серьезный ЧОП несет службу, «Антарес» называется. Еще ни одного угона за это лето не было. И даже если б у кого-то из этих ребят имелся дубликат электронного ключа, охранник не прохлопал бы. Они четко запоминают в лицо всех, кто ставит машину под их охрану. Да и машин там немного. Небогатые людишки оставляют машины в других местах или вообще приезжают на автобусе. А тут иномарка. Стало быть, ни эти трое, которых заметил Шнобель, ни кто-то еще, если таковой был, в машину не лазили и, возможно, даже не собирались лазить. Потому что им о наличии или отсутствии папки в машине должны были сообщить те, кто мог легально осмотреть осиротелый «Фольксваген-Гольф». То есть все те же опера…

Старшина почувствовал, что холодок страха, испытанного им перед приходом Пуха, понемногу было удалившийся, возвращается вновь. Свои ребята, из родной конторы… Продались? Или не все так просто?

Что же этот журналюга мог хранить в своей папке? Вот тут-то и зарыта собака. А что, ежели там было такое, которое и ментам из числа областного или районного начальства, и бандюгам было неприятно увидеть в газетке? Вот они и столковались… Правда, с проколом. Рыжикову надо было умереть тихо. Солнечный удар, инсульт, инфаркт — и никакой папки с компроматом. А теперь шум, гам.

Все это могло помешать кому-то спокойно спать нынешней ночкой. Нет, двустволку надо вынуть, собрать и зарядить. До рассвета еще далеко, и никто не давал старшине гарантию, что какие-нибудь оглоеды его не навестят.

Пух, пока Муравьев размышлял, почувствовал расслабуху и, встав из-за стола, прилег на диван. Подложил подушечку, улегся калачиком и задремал себе, чувствуя полную безопасность. Для него Иван Сергеевич был могучим богатырем, способным с любыми бедами справиться.

Муравьев погасил в столовой свет и пошел в кладовку, где стоял сейф с двустволкой. Вытащил и расстегнул чехол, пристыковал стволы к прикладу, открыл казенники и, вытянув из сейфа коробку с патронами, зарядил оба ствола картечью. Одним выстрелом, если повезет, двоих сшибить можно…

В это время зазвонил телефон. Сергеич ждал этого звонка. То есть морально был готов к нему. Сперва позвонят, дождутся, когда он подойдет и отзовется. Проверят, дома ли клиент. А потом жди гостей… Впрочем, фиг его знает. Может, не подходить?

— Алло! — произнес старшина.

— Привет, — послышался знакомый женский голос. — Это я, Ванечка!

— Привет, — машинально сказал Муравьев. Голос-то был знакомый, а вот как зовут эту бабу, старшина вспомнить не мог. Слишком уж много у него их было, начиная с тех времен, когда он Пуха из-под грибка вытаскивал.

— Спал, что ли? — хихикнул голосок неопознанной абонентки. — Надо же! В такое детское время?

— Ни хрена себе «детское», — заметил старшина, — полпервого ночи!

— Ну извини, если разбудила, — сказала дама, — вообще-то я тут проездом с югов. Хотела заскочить по старой памяти, да ты что-то недоволен, видать. Наверно, придется мне на вокзале ночевать… Поезд только завтра днем идет.