Надо заметить, что время от времени у Вани, которому в описываемый период уже стукнуло тридцать, что называется, детство играло. В каком месте — хрен поймешь, но, так или иначе, Пух, пользуясь тем, что утро было раннее и во дворе никого не было, отложил в сторону лопату, которой расчищал снег, и начал сам с собой играть в войну. То есть перебегать по дворовому скверику, падать в снег, прицеливаться и негромко — от стеснения, конечно! — говорить «пых-пых». В это самое время во двор престижного дома вкатил «трехсотый» «мерс», на котором возвращался из казино молодой и богатый банкир. Едва банкир в сопровождении пары телохранителей вылез из «мерса» и стал входить в подъезд, как откуда-то сбоку из-за гаражей-«ракушек» выскочил некий тип в черной вязаной маске и трижды шарахнул в банкира из бесшумного «ТТ». Охрана проморгала — бодигарды бросились накрывать собой банкира уже после того, как он свалился. После этого киллер рванул бегом в темную часть двора, то есть той самой детской площадки, где Ваня-Пух впадал в детство. Охранники очухались только через минуту или больше, а потому дали ему приличное время на то, чтоб оторваться. Шофер остался при банкире, который уже не нуждался в помощи, а отбойщики бросились в погоню за злодеем.

Выстрелы из «ТТ» с глушителем Пух то ли не расслышал, то ли не обратил на них внимания, потому что в это самое время изображал из себя Терминатора, забравшись под деревянную горку для катания на попках. Киллер, пробегая мимо горки, ненадолго задержался и швырнул в снег пистолет, маску и перчатки. Пуха он в темноте не заметил, благополучно прошмыгнул в какую-то заранее намеченную дырку в заборе, сел в машину, которая его там, на той стороне, дожидалась, — и был таков. Пух тоже на киллера внимания не обратил. Он привык, что тут по утрам один любитель занимается оздоровительным бегом. Однако, когда услышал топот и мат двух верзил-охранников, заинтересовался и вылез из-под горки с пластмассовым пистолетом в руках.

То, что Ваню не застрелили, было чистой воды случайностью и следствием хреновой подготовки охранников. Увидев человека с пистолетом, они, не раздумывая, упали в снег и дружно пальнули в него из своих «Иж-71». Но оба промазали. Ваня, который вовсе не обязан был догадываться, что имеет дело с охранниками, а не с бандитами — секьюрити никаких опознавательных знаков на себе не имели, — резко юркнул за горку, потом перебежал за детскую избушку на курьих ножках и, покамест охранники ожидали ответных выстрелов, пролез через ту же дырку в заборе, через которую отходил киллер. Охранники бабахнули еще по разу, но опять не попали. Перепуганный Ваня понесся через соседний двор с воплем: «Помогите! Убивают! Милиция!»

Но все обошлось благополучно.

Все это мероприятие стоило Пуху одной недели пребывания в СИЗО и двух недель психиатрической экспертизы. Мог бы и дольше промаяться, потому что опера нашли боевой «ТТ», маску и перчатки, а рядом с ними — множество следов от Ваниных валенок с калошами.

Конечно, Ваню, для страховки, опять выгнали с работы. Сколько еще раз он находил себе поприще и как приплыл на должность пляжного спасателя — старшина не знал. Муравьев, если б на то была его воля, не доверил бы ему такой ответственной работы.

К старшине Ваня-Пух относился прямо-таки с собачьей преданностью, и это отношение у него возникло гораздо раньше, чем Иван Муравьев надел ментовские погоны.

Дело было еще в школьные годы, когда Пух учился в четвертом классе, а Муравьев — в восьмом. Как-то раз, возвращаясь со свидания — уже тогда у него от девок отбою не было, — будущий старшина шел через родной двор весьма холодной зимней ночкой. Часика в два, не раньше. Но его, как говорится, любовь грела, поскольку ему удалось свою тогдашнюю подружку довести до кондиции. В общем, довольный собой Муравьев шел домой, чтоб поскорее получить нагоняй от мамаши, забраться в койку и поспать до утра. Шел-шел и совершенно неожиданно услышал негромкий плач. Он исходил с детской площадки, из-под давно отломанной конической крыши старого детского грибка. Когда юноша приподнял эту крышу, то оказалось, что внутри ее находился еле живой от холода Ваня-Пух.

Оказывается, все те же друзья-одноклассники, на которых, как уже говорилось, Пухову жутко не повезло, шутки ради запихали Ваню в промежуток между крестовиной и каркасом крыши, а затем положили крышу на снег. Сразу после этого шпанята разбежались. Ваня-Пух остался под этой увесистой и непосильной для десятилетнего мальчонки фиговиной. Тех, кто его туда запихивал, было человек пять, и то они с трудом ворочали этот жестяной конус, набитый на каркас из увесистых да еще и обледенелых деревяшек.

С тех пор Муравьев стал для Пуха чем-то вроде божества.

Вот таков был этот человек, пришедший в гости к Ивану Сергеевичу. Судя по особо встрепанному виду — у Вани он был всегда встрепанный, — Пух намеревался сообщить нечто очень важное.

— У тебя, Сергеич, выпить ничего не найдется? — очень застенчиво попросил Пух.

— А много не будет? — произнес старшина, приглядываясь к общему состоянию тезки.

— Мне много не надо, только рюмочку одну. А то я волнуюсь очень… А мне посоветоваться надо. Очень срочно.

Сергеич полез в шкаф, где у него имелся личный неприкосновенный запас. Вынув из серванта литровый пузырь с завинчивающейся пробкой, в котором уже осталось меньше половины, старшина налил Пуху рюмашку. Тот мигом осушил и, занюхав рукавом, поблагодарил со слезами на глазах:

— Спасибо, теза! Святой ты человек!

— Ладно, — пряча бутылку в шкаф, нахмурился Муравьев. — Так об чем ты советоваться собрался?

— Понимаешь, Сергеич, я все не могу от Володи отойти. Ну скажи, ты знаешь, отчего он умер?

— Не знаю, — произнес старшина. — Врачи разберутся…

— А я знаю, — с неожиданной твердостью в голосе заявил Ваня-Пух. — Только я сказать боюсь… Убьют они меня!

На последней фразе твердость голоса у Пуха резко ослабла, и он всхлипнул.

— Это кто «они»? — с интересом спросил старшина.

— Те, кто этого, ну того, что первым загнулся, отравили… — пролепетал Пух.

— А кто тебе это сказал? — удивился старшина.

— Они сами и сказали… — Ваня почти так же, как давеча Шнобель, непроизвольно оглянулся, будто кто-то стоял за его спиной.

— Прямо так тебе и сказали? — жестко спросил Муравьев..

— Нет, — испуганно захлопал глазами Пух. — Понимаешь, Сергеич, я, после того как Володю увезли, пошел в туалет. Нервы, наверно, расшалились. Залез в кабинку, немного посидел, а тут они зашли.

— Сколько их было?

— Трое. Я три пары ног видел, — объяснил Пух. — Они к писсуару пошли, а потом один сказал, сердито очень: «Ответишь ты, Фима, за этот облом!» А второй, наверно, Фима этот самый, проворчал типа того: «Я ж не знал, что этот жлоб пойдет ему сердце массировать!» А тот, первый: «Облом не в этом. Папки в машине Рыжикова нет, понял?» А потом они ушли.