Это сигнал к атаке.

Мой отец не верит в барабаны или трубы. В его армии ритм строевого шага поддерживается командами младших командиров. Их голоса грубы, но звучат ритмично и разносятся над полем даже на ветру, не хуже любой музыки. У каждого десятника своя манера, но всех их роднит наличие лужёной глотки. Бывали случаи, когда хорошие воины не получали продвижения из-за отсутствия командного голоса, тогда как посредственные бойцы были обязаны своей карьерой именно этому качеству.

Первой трогается с места пехота Филиппа. Царь возглавляет правый фланг, я левый, а центром командует Парменион. Неровности почвы мешают рассмотреть наступающие отцовские шеренги как следует: они находятся в двенадцати стадиях от меня и станут по-настоящему видны лишь при сближении с неприятелем. О том, что отцовские бойцы уже выдвинулись вперёд, я сужу по тому, что занимающие центр отряды Пармениона выравнивают строй, опускают вперёд сариссы и, уравновесив их на перевязях, начинают движение. Сколь же великолепен вид этого блестящего воинства! Справа и слева от железной стены пехоты нетерпеливо ржут и бьют копытами кавалерийские кони.

Нас и противника разделяют шестнадцать сотен локтей. Выворачивая шею, я высматриваю Гефестиона, сидящего верхом впереди своей конницы. Его шлем, железная «causia» с забралом, начищен до серебряного блеска, он восседает на ретивом, семнадцати пядей росту, гнедом скакуне с белой звёздочкой во лбу и белыми «чулками» на всех четырёх ногах. На всём поле битвы не сыскать ни коня, ни всадника краше.

Как это часто бывает перед сражением, по ничейной земле вовсю носятся ватаги местных сорванцов, за которыми с лаем гоняются их собаки: и те, и другие забавляются от всей души. Конные курьеры, и наши и вражеские, скачут туда-сюда вдоль строя, развозя донесения и приказы, меняющиеся порой в последнюю минуту. Иногда они встречаются, обмениваются приветствиями, и, случись одному упасть, другой помогает ему взобраться в седло. Им предстоит сразиться, но они относятся друг к другу без злобы. По причине, остающейся для меня загадкой, поле будущей битвы всегда привлекает птиц: сейчас над ним стремительно проносятся ласточки и стайками вьются ржанки. А вот ни женщину, ни кошку там нипочём не увидишь.

Вслед за центром, возглавляемым Парменионом, приходит время подтянуться и моему крылу. Я киваю Теламону, он подаёт знак отрядным командирам. Пехотные сотники выступают вперёд, старшие десятники занимают свои места, острия сарисс направлены вперёд.

— Выровнять строй! Приготовиться!

На счёт «пятьсот» мои полки приходят в движение. Ширина поля составляет почти двадцать стадиев: оно слишком широко, чтобы управлять передвижениями всей армии из единого центра. Я, например, со своего места не могу даже увидеть Филиппа, не то чтобы подъехать. Сегодня нашей армии предстоит сражаться не в одной битве, но сразу в трёх: справа, слева и в центре.

Поэтому, в соответствии с замыслом Филиппа, наступление осуществляется в три стадии. Первым удар противнику наносит правый фланг, находящийся под непосредственным командованием царя. Пехотная фаланга Филиппа — шесть отрядов общей численностью девять тысяч человек плюс три отряда из корпуса царских телохранителей (это ещё тысяча) — вступят в бой с тяжёлой пехотой из Афин, стоящей на левой (против нашей правой) оконечности вражеского построения. Завязав бой, Филипп сделает вид, будто не выдерживает неприятельского натиска, и начнёт отходить. На войне всегда есть место игре и притворству, и при умелом подходе можно ввести в заблуждение даже таких завзятых театралов, как афиняне. По оценке моего отца, афинские ополченцы обладают храбростью, но не настоящей воинской стойкостью. Да и как можно ожидать от них большего, ведь это не профессиональные солдаты, а вооружённые граждане. Афины не выводили свои войска в поле двадцать лет, после чего провели лишь одну кампанию, продолжавшуюся всего месяц. Состояние ополченцев, столкнувшихся с закалёнными бойцами Филиппа, можно охарактеризовать как смесь ужаса с возбуждением, которые они принимают за отвагу. Сойдясь с противником лицом к лицу, они потеряют голову, а увидев, как пятится перед ними македонская фаланга, легко поверят в собственное превосходство и устремятся вперёд, не сомневаясь, что вот-вот разобьют Филиппа наголову. Между тем его отряды подадутся под этим яростным напором, но будут отходить в полном порядке, нерушимо сохраняя строй и удерживая наступающих врагов на расстоянии железной щетиной сарисс. На самом деле Филипп выманит афинян вперёд, увлечёт их за собой до той части поля, где местность пойдёт на подъём. Сам царь будет находиться выше по склону, на расстоянии зова трубы. И вот тут пешие македонские «друзья» остановятся как вкопанные и, отбив натиск, снова ринутся на афинян, воинственный пыл которых к тому времени поостынет, ибо они, по выражению спартанского полководца Лисандра, испытают «похмелье» ложной храбрости.

И вот тогда мы увидим вражеские задницы и чаши щитов, которые они побросают, обратившись в паническое бегство. Такова будет первая сцена этого представления.

Вторую, в центре позиции, разыграет Парменион. Его отряды вступят в схватку с коринфянами, ахейцами, а также наёмниками и союзниками эллинов. Ему приказано не рваться вперёд, а, сойдясь с врагом, стойко удерживать фронт. Его фаланга на стыках с соседними соединениями, отцовским и моим, плотно прикрыта конницей и лёгкой пехотой, так что обход исключён.

Ну а уж третья сцена будет моей.

Я поведу наступление на тяжёлую фиванскую пехоту, в состав которой входит «священный отряд» на правом (нашем левом) фланге. Насчёт того, как именно атаковать противника, Филипп указаний не давал и тем, как я расставил свои подразделения, не интересовался, хотя наверняка узнал всё в деталях от Антипатра. Он ограничился тем, что спросил, достаточно ли мне войск, и за одно это я признаю его величие.

Замысел отца тонок. Предоставив мне командование крылом, он открыл для меня дорогу к славе. Если я добьюсь успеха, Македония обретёт военачальника царской крови, а Филипп истинного, достойного наследника. Однако ему и в голову не пришло ставить судьбу сражения в зависимость от меня одного: царь рассчитывает, что, если даже я не оправдаю его надежд или погибну, он сумеет взять верх за счёт победы на своём фланге (недаром у него в резерве шесть отрядов конных «друзей») и в центре, где полагается на Пармениона.

До противника осталось восемнадцать сотен локтей: одиночные вражеские всадники снуют на расстоянии выстрела из лука. Я высылаю вперёд разведчиков, чтобы они по цветам и значкам определили положение в строю каждого из фиванских подразделений. Каждый командир нашей пехоты должен знать, с каким именно командиром и с каким подразделением ему предстоит сойтись лицом к лицу. Такое дополнительное ориентирование подразделений называется «подгонка». Оно выполняется в движении, быстро, но с величайшей тщательностью, а потому требует высокого уровня строевой подготовки.