— Наверное, дамы хотят отдохнуть? — спросил Лодовико.

Он уже успел объявить, что, несмотря на тяготы пути, во время которого дамы страдали от холода и голода, свадебная церемония состоится через день и будет проходить в часовне Кастелло ди Павия. На следующий день они отправятся в Милан, где в честь новобрачных будут даны пышные feste. Герцогский астролог мессир Амброджо, чье мнение при дворе считалось непререкаемым, заявил, что этот день наиболее благоприятен для церемонии.

— Я ничего не делаю без его совета, — объяснял Лодовико. — Три года назад я лежал при смерти, и только вмешательство астролога в самое благоприятное для этого время спасло мне жизнь. Боюсь, слишком многие тогда хотели моей смерти. С тех пор я всегда прислушиваюсь к его словам.

Сам астролог уже находился на пути в Милан, собираясь на месте оценить все опасности, которые могли помешать свадебной церемонии. Вместе с ним отбыл magistro Леонардо, который отвечал за театральные декорации и устройство предстоящих торжеств. Лодовико поведал дамам, что художник занимается изучением анатомии и архитектуры в его библиотеке.

— Мы ведь еще увидим его? — слегка разочарованно спросила Изабелла.

— Он проводит здесь лето и большую часть осени. Я разрешил ему пользоваться библиотекой и свел с учеными мужами из нашего университета. Какая недальновидность!

— Недальновидность?

— Я нанимал Леонардо как художника и инженера, а попробуйте заставить его взять в руки кисть! У него вечно находится тысяча причин, чтобы не садиться за мольберт!

— Следует с пониманием, но строго относиться к капризам художников, состоящих у вас на службе, — знающим тоном промолвила Леонора. — Герцог Эрколь и я вынуждены постоянно подыгрывать нашим придворным живописцам. На свете нет более ранимых созданий, чем творцы! Видя, сколько хлопот они доставляют мне и герцогу, художники чувствуют свою вину и с большим усердием берутся за работу.

— Превосходная тактика, мадам. Придется применить ее к художникам, состоящим при моем дворе. Особенно к magistro. Дай ему волю, он бы сутки напролет препарировал трупы людей и животных!

— Но для чего? — испуганно спросила Беатриче.

Новость показалась сестрам такой ужасной, что внезапно им захотелось покрепче прижаться друг к дружке.

— Разве вы не знаете? Он исследует органы и сосуды! Леонардо заявляет, что, будь его воля, он посвятил бы жизнь изучению того, что находится внутри тела, а не прославлению того, что снаружи! Хвала Господу, что он незаконнорожденный и поэтому не смог посвятить себя медицине или праву. Если бы его отец был в молодости более благоразумен, великий художник вскрывал бы сейчас язвы на ногах чумных больных!

— Он ведь рисует наружность, — удивилась Беатриче, — зачем ему внутренности?

— В душе он медик, дорогая моя. О, он много чем увлекается, но этим в особенности. Вместо того чтобы заняться украшением миланского замка, он день и ночь зарисовывает органы, сосуды, конечности и даже мертвых младенцев в чреве матери. Вы должны увидеть их — они удивительны и ужасны!

Лодовико улыбнулся и слегка кивнул невесте. Беатриче чувствовала, что глаза жениха скользят по ее телу. Взгляд был почти неприличным. Беатриче хотелось верить, что это — начало более близких отношений.

— Вряд ли мне понравится рассматривать эти рисунки, ваша милость, — отвечала она, не зная, как обращаться к Лодовико. На публике и в письмах ее родители всегда называли друг друга именно так. — Множество младенцев умирают во чреве матери. Это дурно — рассматривать их изображения.

Беатриче хотела, чтобы Лодовико знал: она никогда не станет рисковать собственным младенцем, разглядывая мертвый плод.

— Возможно, изучая внутреннее строение тела, он ищет ту невыразимую сущность, что оживляет взгляд, жесты и движения. Возможно, он пребывает в поисках человеческой души, — предположила Изабелла.

Лодовико молча покачал головой, слишком долго, по мнению Беатриче, размышляя над замечанием Изабеллы.

— Мадам, когда вы побеседуете с ним и увидите его картины, вы, безусловно, отыщете подтверждение своей теории. Он не в меньшей степени философ, чем художник, строитель или анатом. Это вполне в его духе — вскрывать тела в поисках душ.

Беатриче задело, как Лодовико посмотрел на Изабеллу. Словно в словах сестры он нашел ответ на долго мучивший его самого вопрос. По встревоженному выражению лица Леоноры Беатриче поняла, что матери тоже не понравился взгляд Лодовико. Что происходит? Неужели ее соперницей предстоит стать Изабелле, а не доселе скрытой от глаз Цецилии Галлерани? Всего несколько часов назад Беатриче верила, что ей удалось привлечь внимание будущего супруга, и вдруг это горячее дуновение, уже согревшее ее продрогшие косточки, унеслось прочь, и все по вине ее собственной сестры!

ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК ЛЕОНАРДО

И вы называете живопись ремеслом?

Если бы художники также превозносили свое искусство, как поэты, живопись никогда бы не удостоилась подобного оскорбительного наименования. Вы называете ее ремесленным искусством, ибо то, что рождается воображением, создается руками? А разве писатель не дает выход словам при помощи пера? Почему бы на этом основании не назвать его труд ремесленным? Вы называете живопись ремесленным искусством, потому что художник работает за деньги, но кто в том виноват, как не вы сами, если здесь можно говорить о вине? Вы выступаете за открытие школ и академий, но должен же кто-то их содержать! Разве вы делаете свою работу, не получая за нее вознаграждения?

Если вы говорите, что поэзия долговечнее живописи, что тогда сказать о кузнечном искусстве, которое переживет и слова, и картины, и неважно, что кузнецу воображение вовсе ни к чему. К тому же картина, исполненная на меди эмалевой краской, может сохраниться гораздо дольше.

Мы, художники, внуки Господа и Природы. Ибо все видимое берет свое начало от Природы, и живопись в том числе. Поэтому мы по справедливости можем считать живопись внучкой Природы и наследницей Божественности.

Беатриче лежала в кровати, а голова кружилась от вина и танцев. Последний раз она выпила так много в детстве, когда вместе с гогочущими сверстниками они украли у зазевавшихся взрослых бутылку и накачались вином, пока их не начало рвать прямо в детской. Пока служанки одевали ее для первой брачной ночи, Беатриче молилась про себя, чтобы подобный казус не случился с ней прямо в супружеской постели.

Целуя Беатриче на прощание и многозначительно улыбаясь, женщины положили невесту на самую пышную кровать из всех, которые ей доводилось видеть. Брачное ложе показалось Беатриче таким мягким, что она принялась гадать, не утонет ли в нем до прихода супруга. Львы и змеи уставились на нее с балдахина. Чтобы побороть страх, Беатриче захихикала и показала им язык. Затем красно-золотые узоры завращались в вышине, и Беатриче прикрыла глаза. Она провела руками по телу, сквозь шелк белой ночной рубашки коснулась маленьких холмиков грудей, напряженных мышц живота. Прохладная ткань приятно холодила, по коже побежали мурашки.