Значение творческого наследия поэта ощутили чуткие современники. Пастернак писал, сопоставляя его с Маяковским и Есениным:

«У Маяковского были соседи. Он был в поэзии не одинок, он не был в пустыне. На эстраде до революции соперником его был Игорь Северянин, на арене народной революции и в сердцах людей — Сергей Есенин. Северянин повелевал концертными залами и делал, по цеховой терминологии артистов сцены, полные сборы с аншлагами. Он распевал свои стихи на два-три популярных мотива из французских опер, и это не впадало в пошлость и не оскорбляло слуха.

Его неразвитость, безвкусица и пошлые словоновшества в соединении с его завидно чистой, свободно лившейся поэтической дикцией создали особый, странный жанр, представляющий, под покровом банальности, запоздалый приход тургеневщины в поэзию».

Один из поэтов русского зарубежья Довид Кнут подчёркивал, кем был Северянин для молодого поколения 1920-х годов: «...только трое воплощали в своём облике тип поэта, каким представляли его романтики прошлого столетия. Эти трое — Бальмонт, Северянин и Марина Цветаева».

В письме Владимиру Соломоновичу Познеру от 13 мая 1929 года по поводу вышедшей в свет его книги Борис Пастернак призывал автора «к масштабам и пропорциям», обращая внимание адресата на то, что ему изменил такт в главе о Северянине: «Тут Вы тему обидно упростили, тем её исказив. А трагедия Асеева есть трагедия природного поэта, перелегкомысленничавшего несколько по-иному, нежели Бальмонт и Северянин, потому что тут не искусство, но время выкатило ту же, собственно говоря, дилемму: страдать ли без иллюзий или преуспевать, обманываясь и обманывая других».

Северянин воплотил одно из главных противоречий поэтической эпохи — стремление к изощрённости стихотворной формы и, одновременно, к демократизации поэзии, к расширению лексической базы за счёт языка газет, политики, науки, социального жаргона. Его опыт не оставил равнодушными современных ему поэтов и стал для многих своеобразной точкой отсчёта. Обаяние яркой и музыкальной поэзии Игоря Северянина ощутили многие поэты от Маяковского и Есенина до пролетарских поэтов. Основанная на архивных источниках биография поэта позволяет глубже понять диалектику развития его литературного мифа и жизни и раскрывает место Северянина в литературном процессе в связи с отечественной и мировой традицией.

Не случайно Михаил Зенкевич, определяя в начале 1920-х годов место и роль Маяковского, вспоминал именно о Северянине: «Маяковского выдвинула в первые ряды поэзии война и главным образом революция, на события которой он сумел прежде всех и громогласнее всех отозваться. Для 1918 и 1919 годов в разгар революции он делается тем же, чем до него накануне войны в 1912 и 1913 годах был Игорь Северянин: центром всеобщего внимания, королём молодой поэзии, которому взапуски подражают почти все начинающие поэты, не исключая и претендующих на особое привилегированное положение так называемых “пролетарских поэтов из пролеткультов”».

«Северянизмы» действительно нередки в революционно-романтической поэзии пролеткультовцев, где «титан-народ, как некий маг, / Поэзит жизнь светлее сказки» (Николай Власов-Окский). Или другой пример — стихотворение «Мы победим» Михаила Герасимова:

Зарёй крылатою одеты, Мы в небо дерзостно влетим, Прорежем млечные пути!

И много позже голос Северянина сквозь державинскую традицию слышится в стихах Даниила Хармса «Я гений» (1935):

Я гений пламенных речей, Я господин свободных мыслей, Я царь бессмысленных красот. Я Бог исчезнувших высот. Я господин свободных мыслей. Я светлой радости ручей...

Александр Межиров в статье, посвящённой столетию со дня рождения Северянина, писал: «Влияние, оказанное Северяниным на поэзию XX века, огромно. Его псевдосалонным жаргоном, непосредственным синтаксисом облучены строки Маяковского, Пастернака, послереволюционного Есенина и многих-многих других».

Так и мы шли, читая стихи Игоря Северянина, доверяя его голосу, подчас романтически-восторженному, иногда ироничному или шутливому, его искреннему разговору с читателем. Местами, как говорил Владимир Набоков, биография превращалась в библиографию или, напротив, человеческое, по определению Андрея Платонова, подавляло поэтическое. Но в присущих поэту диссонансах, мы надеемся, Игорь Северянин останется в нашей памяти именно таким:

Мои стихи — мою сирень — Ещё вдохнёт моя Россия!

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА

И. В. СЕВЕРЯНИНА (ЛОТАРЕВА)

1887, 4 (16) мая — в Санкт-Петербурге в семье штабс-капитана Василия Петровича Лотарева и его супруги Натальи Степановны (урождённой Шеншиной, по первому мужу Домонтович) родился сын Игорь.

1896 — Игоря отвозят жить в имение Сойвола под Череповцом к дяде Михаилу Петровичу Лотареву.

1898 — начало обучения в Череповецком реальном училище. Проживал на квартире директора училища князя Б. А. Тенишева.

1903, апрель — поездка с отцом, забравшим Игоря из училища до окончания четвёртого класса, в порт Дальний (ныне — Далянь, Китай), где прожил полгода.

31 декабря — возвращение Игоря к матери в Гатчину.

1904, 27 января (9 февраля) — начало Русско-японской войны.

28 мая — отец поэта Василий Петрович Лотарев скончался в Ялте.

25 сентября — первая публикация, изданная самим автором: дозволена цензурой к печати брошюра Игоря Лотарева «К предстоящему выходу Порт-Артурской эскадры: Стихотворение». СПб.: Типография К. Шлегельмильх. 4 с. Датировано: 15 сентября 1904 года.

1905 — выход в свет ещё шести брошюр Игоря Лотарева, посвящённых Русско-японской войне и объединённых затем в цикл «Морская война», состоявший из восьми брошюр (при жизни поэта не перепечатывался). К циклу примыкало запрещённое цензурой стихотворение «Сражение при Цусиме».

1 февраля — стихотворение Игоря Лотарева «Гибель Рюрика» напечатано в солдатском журнале «Досуг и дело». От этой публикации поэт отсчитывал 30- и 35-летие своего литературного пути.

8 апреля — Игорь Лотарев впервые отмечен на страницах «Петербургской газеты» писательницей Н. А. Лухмановой. Лето — знакомство с Евгенией Гуцан (Златой).