безбрежную морскую даль. Когда-то он писал: “Упоенье жизнью не для медных лбов...”»

Далее Вера Круглова вспоминала: «Вижу солнечный морозный день. По заснеженной Усть-Нарове шагает поэт в своём сером полупальто с потёртым воротником и шапке из меха кенгуру. Он лёгким шагом приближается к нашему дому. Северянин бодр и весел, только землистый цвет лица не гармонирует с его бодростью. Он проходит в кабинет мужа и довольно долго остаётся там».

Последние строки Северянина, ироничные строки неизлечимого больного, адресованные бесполезному врачу, были вложены в письмо от 15 июня 1941 года Георгию Шенгели — эпиграмма на доктора А. И. Круглова (под именем Тригорина он участвовал в любительских спектаклях):

У актёра у Тригорина Нет ни мимики, ни слова (Только потная изморина!) В роли... доктора Круглова! 10.V.41 г.

Перед самой войной поэт получил разрешение на приезд в Россию.

Шестнадцатиреспубличный Союз, Опередивший все края вселенной, Олимп воистину свободных муз, Пою тебя душою вдохновенной... («Привет Союзу!», 1940)

В стихотворении «Завтрашний мир», также написанном в 1940 году, Игорь Северянин напишет:

Прислушивается к словам московским не только наша красная земля, освоенная вечным Маяковским в лучах маяковидного Кремля...

Домик поэта обнаружил Павел Лукницкий. Существовал его устный рассказ о том, как произошла встреча Игоря Северянина с группой бойцов и командиров Красной армии, вошедших в Эстонию в 1940 году (Лукницкий находился в этой группе среди командиров в качестве корреспондента).

12 сентября 1940 года в письме Георгию Шенгели Игорь Северянин посылает два стихотворения «Стихи о реках» и «Сияет даль...», написанные 8 сентября, сопроводив их словами: «...м[ожет] б[ыть], отдадите их куда-либо, напр[имер], в “Огонёк” или др[угой| журн[ал], — этот гонорар меня весьма поддержал бы».

Прошло 20 лет после триумфального избрания короля поэтов. Казалось, Северянин лишился всего: его мучают болезни и безденежье, распалась семья, нет своего жилья, книги остаются в рукописи, а изданные на средства автора сборники «Медальоны» и «Адриатика» не восполняют убытки...

И тоска по родине...

В краткий предвоенный период советской Эстонии воскресли у Игоря Северянина надежды вернуться к литературной работе. Он писал письма в Ленинград и Москву, посылал свои стихи. Некоторые из них были напечатаны в журналах «Красная новь» и «Огонёк».

Тяжелобольной Игорь Северянин 25 августа переезжает в Усть-Нарву. Из письма Георгию Шенгели:

«О болезни своей писать не стану, т. к. повторяться скучно, а мне ещё и тяжело лишний раз говорить об этом. Достаточно сказать, что я вот уже вскоре месяц прикован к кровати, встаю только изредка на час-другой».

С началом Великой Отечественной войны положение больного Северянина ухудшается. Вместе с уходившими на восток беженцами он не смог бы проделать нелёгкий путь. Поэт направляет телеграмму председателю Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинину, с просьбой помочь вернуться в Россию, обращается к А. Н. Толстому, В. А. Рождественскому и другим, но безрезультатно.

Всеволод Рождественский вспоминал, что весной 1941 года Издательство писателей в Ленинграде получило от него несколько сонетов о русских композиторах, которые решено было поместить в одном из альманахов: «Мне, как редактору сборника, выпало на долю известить об этом автора, а издательство одновременно перевело ему и гонорар. В ответ было получено взволнованное письмо, где поэт писал, что он “со слезами на глазах” благодарит за помощь в его крайне тяжёлом материальном положении, а главное за то, что его “ещё помнят на родине”. Мне он прислал небольшой свой сборник “Адриатика” (1932) с дарственной надписью, — книгу, которой суждено было стать для него последней.

Альманах со стихами Игоря Северянина находился уже в производстве, когда разразилась война. При первых бомбёжках Ленинграда от взрыва фашистской бомбы загорелось издательство, помещавшееся в одном из боковых фасадов Гостиного двора. Всё в нём было обращено в пепел.

А за несколько дней до этого — что показалось чудом! — я получил письмо от Игоря Северянина. Оно пришло ещё с советской маркой и помечено 20 июля 1941 года. Писалось оно чужой рукой, под диктовку, и только подписано самим поэтом».

Северянин просил Рождественского прислать машину, потому что мог ехать только «полулёжа в машине. Но где здесь её взять? Здесь и моего-то имени, видимо, не слышали!!!.. М. б., попросите у тов. Жданова: он, я слышал, отзывчивый и сердечный человек».

Вера Круглова вспоминала:

«Приближалась к нашему посёлку война. Немцы сбрасывают парашютные десанты в Эстонии. Идёт эвакуация советских войск. Около маяка через Нарову построен понтонный мост. С грохотом движутся тяжёлые орудия мимо окон Игоря Северянина. В небе появляются немецкие самолёты. Игорь Васильевич с женой перебираются на улицу Раху, в дом, принадлежащий сёстрам Аннус. В августе моему мужу позвонил из Нарвы доктор Хион, бывший тогда народным комиссаром здравоохранения ЭССР. Он интересовался здоровьем Северянина, можно ли его эвакуировать. Как-то утром пришёл взволнованный Игорь Васильевич вместе с Верой Борисовной и сообщил, что сегодня рано приезжала машина, но кто-то другой воспользовался ею. Как теперь стало известно,