вскинулся Жуга. Конь под ним затанцевал, и травник еле смог его успокоить. – Тпру, ч-чёрт!.. Кинкаш Дёже, боярский сын? Так, значит, это ты тогда сбежал из города? Ладно. Как нам звать друг дружку?

– Этого, – солдат кивнул на Вайду, – зовут… то есть звали Алексис. Его – Юхас.

– А меня?

– Твоё имя Дёши, но тебя… его никто так не звал. По прозвищу все звали – Лис.

Жуга вздрогнул и промолчал.

– Это ты… то есть это он вёл наш отряд.

* * *

Вблизи замок производил ещё более гнетущее впечатление, чем при взгляде издали. Дырявое железо крыш, проломленные доски моста (цепи подъёмного механизма, правда, были смазаны – сказалась недавняя осада), обшарпанные, в трещинах и выбоинах стены. Одна из этих трещин, особенно широкая, змеилась поперёк западной стены сверху донизу.

В воротах их ждали.

– Ну? Как там? – подхватывая повод, шагнул навстречу чернявый, одетый в зелёный жупан безбородый губастый парнишка.

– Нормально, – отозвался травник. Спешился. – Ничего особенного. Ну-ка, помоги.

Они стащили притороченные к сёдлам мёртвые тела.

– Вот сволочь… – Парень цокнул языком. – Троих ведь уложил… А кафтанчик-то ты, Юхас, зажилил!

– Ему он уже не нужен, – буркнул Вайда.

– Чё хромаешь? В поясницу, что ль, вступило?

– Да… Прострел.

– Где эти? – вмешался Жуга.

– Где им быть, – усмехнулся тот. – В подвале!

– А этот… – Жуга замялся, не зная, как назвать пришельца из дольмена, и вдруг нашёл подходящее слово: – Серый?

– В башне, с хозяином. – Парень сплюнул. – Жрать будете?

Жуга помедлил, кивнул и отошёл, пропуская Радована:

– Давай.

В караулке было пусто и тепло. Среди немытых мисок и кружек на столе примостился накрытый крышкой глиняный горшок, полкаравая и большое блюдо с остатками мяса. Похлёбка в горшке была ещё горячей.

– Вино допили, – сказал парнишка, размещаясь за столом. – А за новым лезть неохота. Кликнуть, что ль, кого…

– Чёрт с ним, – отмахнулся Вайда, выбрал миску побольше и вытер её полой кафтана. – И так сойдёт.

Он налил себе похлёбки и принялся за еду.

И травник, и рифмач уже несколько дней не ели горячего. Иваш тоже приналёг на снедь. Жуге, однако, после всего происшедшего кусок не лез в горло, в животе как будто узел завязали. Поковырявшись в тёплом вареве, он через силу проглотил две-три ложки и отодвинул миску. Сосредоточился, угадывая имя.

– Вот что, э-ээ… Ладислав, – сказал он медленно. – Сходи и правда в погреб.

– А? – Парнишка вскинулся. – Принести вина? Я мигом.

Он ушёл.

Травник огляделся. Полуподвальная сводчатая комната, где помещалась караулка, была натоплена, похоже, с вечера, если не раньше. В большом камине дотлевали угли. Колеблемое сквозняком, плясало пламя факелов. На пыльных закопчённых потолочных балках чёрным ситом колыхалась паутина. Длинный стол из неструганых досок, две скамьи и широкие нары в углу с горой тёплых одеял. Больше здесь не было ничего. Из всех виденных им замков этот производил самое гнетущее впечатление.

– Мерзкое местечко, – не замедлил подтвердить Вайда, когда Жуга сказал ему об этом. – Похоже, байки об Эшере не лгали. Что делать надумал?

Жуга повернулся к солдату:

– Где темницы, знаешь?

Тот потеребил ус.

– Чего ж не знать, знаю. А только просто так оттуда им не выйти – этот, который в сером, приказал не выпускать. Он вообще теперь тут всем заправляет. И откуда только взялся…

– Давно он тут?

– Недели две уж скоро будет, как пришёл. В ворота постучался, себя не назвал, а только хозяин его сразу впустить велел, будто так и надо. Набрал людей, потом ездил окрест, выискивал. И хозяин велел, мол, слушайте и делайте, как он велит. А сам уж из покоев не выходит. Хорошо, хоть платит серебром, без обмана.

Дверь отворилась со скрипом, и он умолк. Появился Ладислав с кувшином, разлил вино по кружкам и уселся на скамью. Вынул из кармана дротик, повертел в руках, попробовал пальцем остриё.

– Зар-раза… – выругался он. – Только посмотри, а, Лис! Иголка с перьями, а вот поди ж ты… Трёх гайдуков как не бывало.

Жуга молчал. Непривычно и нелепо было видеть на друзьях чужие хмурые лица и знать, что и твоё лицо сокрыто под личиной. Может, в другом месте это могло помочь, но в этом замке, похоже, веры не было никому. Он думал, чем помочь Линоре и Роджеру, и не видел выхода, когда судьба сама послала подходящий случай.

– Эй, Лис! – Дверь распахнулась, в приоткрывшейся щели возникла голова стражника. – Боярин требует, чтоб этих, значит, горбача и девку, на допрос к нему. Сам поведёшь или как?

Жуга не раздумывал ни секунды.

– Сам, – ответил он, вставая.

«Уж больно гладко всё идёт», – тревожно подумал он, поправил меч и двинулся по коридору вслед за Радованом.

* * *

В зале было пусто, сумрачно и гулко, как внутри огромного турецкого барабана. Сквозь мутные окна проникал дневной свет. Колыхались шпалеры и знамёна на стенах. Сапоги четверых «стражников» громко стучали по каменным плитам.

Жуга от всей души надеялся, что в зале охраны не окажется, но просчитался – два стражника стояли у дверей и ещё три за высокой спинкой кресла. Когда ввели Линору и Роджера, пришелец в серой хламиде шагнул им навстречу. Знаком приказал Ивашу, рифмачу и Радовану удалиться. Тот человек, чью личину выбрал травник, был, видно, облечён более высоким доверием – ему позволили остаться.

Хуго Эшер, седой согбенный старик в богатом малиновом кафтане, остался сидеть, глядя в одну точку, не почтив его приход даже поворотом головы. Из уголка искривлённого рта свисала ниточка слюны. Роджер стоял неподвижно, руки его были связаны за спиной. Линоре руки связывать не стали. Жуга посмотрел на Роджера и вдруг понял, что никакой он не горбун, просто очень сильно сутулится.

Человек в сером нагнулся к Эшеру.

– Лорд! – коротко позвал он. – Лорд Эшер! Я выполнил свою работу.

Взгляд Хуго Эшера на мгновение, казалось, обрёл былую ясность. Губы зазмеились в дурацкой ухмылке.

– Гы! – хихикнул он. – Лягушонок! Гы!

Роджер поднял голову и некоторое время смотрел на старого боярина. Пошевелил связанными руками.

– На что ты себя обрёк, Хуго? – усмехнулся он. – Свёл себя с ума от страха. Нанял Охотника… – Он сплюнул. – В такой стране и умирать западло. А ты, – он перевёл взгляд на человека в сером, – по-прежнему калёными щипцами проповедуешь любовь?

– Ты опасен, – не переменившись в лице, ответил тот. – Ты и твоя дочь. Наш орден не охотится. Я защищаю.

– Кого? – спросил Роджер. – Он почти уже мёртв. Все его силы ушли на то, чтобы вызвать тебя. Если б я сам не хотел удостовериться, ты никогда не поймал бы меня. Я убил троих