и будут запрещать. Как ломали и топтали, так и будут ломать. Как стреляли и сжигали, так и будут впредь. А зачем? Сможем ли мы быть мертвее, чем сегодня? Сможем ли мы быть мертвее, чем сейчас? Всего два выхода для честных ребят – схватить арбалет и убивать всех подряд или покончить с собой, если всерьёз воспринимать этот мир. Можно, правда, и по-другому. Сделай вид, что всё нормально, будто ничего не случилось. Обрети дорогой ценой запоздалый кусок ума. Рыбы не ходят по суше пешком, пойманная рыба постигает воздух, раздирая жабры, истекая слизью, потому что – рыба, потому что – надо… В каждом теле труп, в каждом трупе Бог. А кто не верит в Бога, тот не станет плакать. А ежели кто в глаза заглянет… Что ж… Небо всё такое же, как если б ты не продался. Дуракам закон не писан.

– Ты не прав, горбун, – сказал Жуга. – Ты и Аннабель, вы оба неправы. Есть закон для дурака: никогда не играй с любовью. Кому, как не тебе, влюблённому шуту, этого не знать? Вы играли со мной. А я не желаю больше быть игрушкой.

– Аннабель? – Иваш посмотрел на Линору. – Почему – Аннабель?

Роджер не ответил. Промолчала и Линора. Ладонь её тихо ворошила клочковатые рыжие волосы горбуна.

– Пахнет летним дождём, – сказал Роджер и вздохнул. – Кто-то только что умер…

Глаза его закрылись.

Вайда склонился над ним, долго слушал сердце. Поднял взгляд на травника.

– Ты можешь его… воскресить?

– Вернуть? – спросил Жуга. – Да. Я могу. Но я не буду.

– Ты не хочешь?

– Он не хочет.

Рука травника легла на рукоять меча. Хриз вышел из ножен.

Имя он уже знал.

– Аннабель…

Девушка подняла голову.

– Убьёшь меня? – спросила она.

«Она знает», – вновь сказал себе Жуга.

Она воспользовалась им, как десятком других до него. Ей было абсолютно всё равно, кто он и что с ним будет потом. Просто нужна была свежая кровь, и Роджер позволил ей взять с собой нового человека. А прошлому останется тоска, смертельная тоска, ибо над своей любовью вампир не властен. Иваш полез в петлю. Кто поручится, что месяц спустя в лесу не найдут рыжего ведуна с перерезанным горлом?

Знает ли она?

«Она знает».

Жуга вздохнул и покосился на меч. Обычно серый, клинок меча блестел как ртуть. Лезвие подрагивало словно в нетерпении. Ухмылялся танцующий лис. «Боже, да ведь он ревновал!» – неожиданно осенило травника. Мгновенно стали понятны его ржавые причуды.

Любовь… Или она тоже ничего не стоит в этом мире? Что делать, как освободить себя, Иваша, Аннабель и, может, кого-то, кто был до них со скрипачом?

Он мог убить её.

Он мог убить себя.

Третьего не дано.

Неужели он преследовал её только за этим?

Надо было довершить начатое.

– Ли, – позвал он.

– Что?

– Ты ведь можешь предсказать, что будет.

Девушка покачала головой.

– Я ведь уже говорила: я ничего не могу прочесть в твоём будущем.

– А в своём?

Линора горько усмехнулась.

– Моё будущее меняется, – ответила она. – Каждый день. Каждый час. Я не могу сказать о себе ничего. Я спрашивала сотни раз, когда я умру, и видела сотни разных смертей. Но сейчас… я не вижу ничего. Я люблю тебя. Прости.

– Но я там есть?

Молчание.

Полыхнула молния. Камень в браслете травника мигнул красным. В небе грохнуло, и первые капли дождя упали на землю. Жуга стоял и молчал.

Жуга.

Аннабель.

И меч между ними.

Дождь пошёл сильнее. Через минуту он хлынул как из ведра. Стало совсем темно. Деревья гнулись, ивовые ветви хлестали странников по лицу. Река вздыбилась волнами. Молнии полыхали одна за другой.

Слёзы.

Дождь.

Кто плачет там, на небесах?

Травник поднял голову.

– Что мне делать? – прошептал он. – Что?

Вайда молчал. Молчал и Иваш, понимая, что поделать ничего не сможет, что бы ни произошло сейчас меж этими двоими.

Ветер усилился, как вдруг послышался странный шум. Все обернулись к замку.

Замок, ещё погруженный во мрак, вдруг расколола трещина; она шла зигзагом от кровли до основания. На глазах у них трещина быстро расширилась, налетел сильный порыв урагана, полный лунный круг внезапно засверкал им в глаза, мощные стены распались и рухнули. Раздался протяжный гул, точно от тысячи водопадов, и глубокий чёрный омут безмолвно и угрюмо сомкнулся над развалинами Дома Эшеров.

Ворон с криком расправил крылья, взлетел и растворился в тёмном небе.

Травник опустил меч.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Я, наверное, и впрямь дурак, но я люблю тебя. Кем бы ты ни была. Дай руку.

Камень на его браслете бешено пылал.

* * *

Ручей нёс лодку. Небольшую – в две ладони длиной, очень красивую и тщательно отделанную, с малюсенькими лоскутками красных парусов и торчащими в стороны вёслами. Буквально шагов через двадцать ручей впадал в море, водопадом низвергаясь с невысокого обрыва. Жуга почти бездумно опустил ладонь в воду и подхватил лодчонку под днище. Поднял, рассмотрел. Скамейки, паруса, рыбацкая снасть – всё на ней было как настоящее, только маленькое.

– Дяденька…

Жуга поднял взгляд.

Перед ним стояла маленькая девочка лет пяти-шести, худенькая, загорелая, с чёрными как смоль, густыми волосами, стояла, нервно теребя подол юбчонки. В руках её была корзинка. В корзинке лежали игрушки. Много игрушек.

– А теперь отдай мне, – сказала она, – ты уже поиграл. Я несу это на продажу.

Травник улыбнулся:

– Как тебя зовут?

– Изольда, – потупилась та. – Но папа иногда зовёт меня…

– Постой. Попробую угадать… – Он на мгновение нахмурился и снова улыбнулся. – Ассоль?

– Да… А как вы догадались? Вы… волшебник?

– Может быть. Возьми её. – Он протянул девчушке лодочку. Сосредоточился, как это делала Аннабель, и мысленно скользнул вперёд по временной спирали. – Держи крепче, вот так… Знай, Ассоль, однажды, когда ты вырастешь и станешь взрослой и красивой, будет день, ты выйдешь на берег моря и увидишь большой корабль с вот такими же алыми парусами. Он станет в гавани на якорь, на воду спустят шлюпку, и на ней к тебе приплывёт прекрасный принц из далёкой страны…

– Правда?! – Глаза девчушки восторженно округлились.

– Правда. И он сойдёт на берег и скажет тебе: «Ассоль! Я люблю тебя. Я приплыл за тобой. Я увезу тебя в далёкую страну, туда, где стоит мой замок и где разбит прекрасный сад с цветами и птицами. И мы будем счастливы с тобой всегда. Всегда!»

– А он… не будет драться? – с комичной детской серьёзностью нахмурив брови, спросила она.

– Драться? – Жуга расхохотался. – Нет, конечно нет! Ну, беги. Беги.

Он долго сидел, глядя девочке