Измученный долгой дорогой и почти полным неведением, уверенный в том, что перед ним именно то место, какое он искал, Аженор, проведя долгие часы за осмотром стен замка, добрался вместе с Мюзароном до деревушки, расположенной по другую сторону горы.

В ней, как нам уже известно, жили пастухи. Аженор попросился к ним на ночлег и щедро заплатил им. Ему даже удалось раздобыть пергамент и чернила; руками Мюзарона он написал письмо донье Марии; оно было заполнено нежными сожалениями и изъявлениями признательности, а также тревогами и сомнениями, которые были выражены со всем французским изяществом.

Для большей уверенности в том, что его послание прибудет по назначению, Аженору очень хотелось послать в замок Мюзарона; но оруженосец обратил внимание хозяина на то, что он, будучи известен Мотрилю, подвергается гораздо большим опасностям, нежели обыкновенный гонец, какой-нибудь пастух-горец.

Аженор согласился с этим доводом и послал пастуха отнести письмо.

После этого он улегся рядом с Мюзароном на козьи шкуры и стал ждать.

Но сон влюбленных подобен сну безумцев, честолюбцев и воров: он очень неспокоен.

Уже через два часа Аженор был на ногах и, стоя на склоне горы — отсюда, несмотря на большое расстояние, можно было ясно видеть ворота замка, — поджидал возвращение гонца.

В письме было сказано:

«Благородная госпожа, добрейшая и преданнейшая интересам двух бедных влюбленных, я вернулся в Испанию, словно пес, которого тащат на цепи. Ни от Вас, ни от Аиссы нет известий, умоляю Вас, дайте мне знать о себе. Я в деревне Куэбра, куда доставят Ваш ответ, что несет мне жизнь или смерть. Что случилось? На что мне надеяться, чего опасаться?»

Пастух не возвращался. Вдруг ворота замка раскрылись, и Аженор почувствовал, как сильно забилось его сердце; однако из ворот вышел не ожидаемый гонец.

Длинная вереница неизвестно откуда взявшихся солдат, женщин и придворных (хотя король приехал в летнюю резиденцию с горсткой людей) — одним словом, целая процессия следовала за носилками, везущими покойника, что можно было установить по черным коврам, украшавшим носилки.

Аженор счел это дурным предзнаменованием. Но едва он успел об этом подумать, как ворота снова закрылись.

— Очень странная задержка — обратился он к Мюзарону, который с недовольным видом кивнул в ответ. — Пойди узнай, в чем дело, — прибавил Молеон.

И Аженор уселся на пригорочек, поросший запыленным вереском.

Не прошло и четверти часа, как Мюзарон вернулся, ведя с собой солдата, которого явно пришлось долго упрашивать прийти сюда.

— Я повторяю вам, — кричал Мюзарон, — что вам заплатит мой хозяин, и заплатит от души.

— Кому и что надо заплатить? — спросил Аженор.

— Сеньор, важная новость…

— Что за новость?

— Сеньор, это солдат из эскорта, который везет тело в Бургос.

— Черт побери, говори, чье тело?

— Беда, сеньор! Ох, беда, дорогой мой господин! Мне вы не поверили бы, а вот ему, наверное, поверите… Ведь тело, что везут в Бургос, — это донья Мария де Падилья!

У Аженора вырвался крик отчаяния и недоверия.

— Это правда, — подтвердил солдат. — И мне надо спешить занять место в эскорте.

— О, горе, горе! — воскликнул Молеон. — Ну, а Мотриль в замке?

— Да нет, сеньор, — ответил солдат. — Мотриль уехал в Монтель.

— Уехал?! И носилки с ним?

— Да, сеньор, в них увезли умирающую девушку. Девушку? Мюзарон, Аисса умирает! Я тоже умираю, — вздохнул несчастный рыцарь, навзничь рухнув на землю, словно его действительно хватил удар; это сильно испугало славного оруженосца, совсем не привыкшего к обморокам своего господина.

— Вот все, сеньор рыцарь, что мне известно, — сказал солдат, — да и узнал-то я об этом случайно. Сегодня ночью мне пришлось нести девушку, сраженную кинжалом, и отравленную сеньору Марию.

— Будь проклята эта ночь! О, горе, горе! — стенал полуобезумевший молодой человек. — Вот, друг мой, возьмите эти десять флоринов, как будто вы и не принесли мне весть о беде моей жизни.

— Спасибо, сеньор рыцарь, и прощайте, — крикнул солдат, бросившись бежать через вересковую пустошь.

Мюзарон, приложив ко лбу ладонь, смотрел вдаль.

— Посмотрите-ка вон туда, — воскликнул он. — Вы видите, ваша милость, там, вдалеке, за холмом, людей и носилки, что движутся по равнине. Вон, видите, верхом на лошади наш враг, сарацин в белом плаще.

— Мюзарон, давай оседлаем коней и растопчем этого негодяя! — вскричал рыцарь, которому придали сил жестокие страдания. — Если Аиссе суждено умереть, то я хотя бы приму ее последний вздох.

Мюзарон позволил себе положить руку на плечо господина.

— Ваша милость, никогда нельзя верно оценить только что случившееся, — заметил он. — Нас двое, а их дюжина. Мы устали, а они полны сил. Кстати, нам известно, что они едут в Монтель, там мы их и настигнем. Видите ли, ваша милость, мы должны полностью выяснить все, чего нам не смог рассказать солдат. Надо узнать, почему донью Марию отравили, а донье Аиссе нанесли удар кинжалом.

— Ты прав, мой верный друг, — согласился Аженор. — Делай со мной что хочешь.

— Я сделаю вас победителем и счастливцем, господин мой. Аженор в отчаянии отрицательно покачал головой. Мюзарон знал, что от отчаяния есть лишь одно лекарство — занять делом тело и ум.

Он повез хозяина обратно в лагерь, где бретонцы и преданные Энрике де Трастамаре испанцы уже почти не таились и все громче объявляли о своих намерениях с тех пор, как до них дошла еще непроверенная новость об освобождении Дюгеклена, а особенно после того, как они убедились, что их силы возрастают с каждым днем.

Поздним вечером, в нескольких льё от Толедо, Аженор и его верный Мюзарон уныло тащились по песчаной, окаймленной хилыми сосенками дороге, отыскивая пристанище, где они, разбитые усталостью, могли бы дать себе недолгий отдых и велеть зажарить зайца, которого стрела оруженосца настигла прямо на лежке. Вдруг они услышали за спиной приглушаемый песком топот копыт резвого мула, который нес на мощной спине паломника; на голове всадника была большая шляпа, с широких полей которой свисало некое подобие вуали.

Этот паломник пришпоривал мула и, судя по всему, умел превосходно ездить верхом.

Великолепный, породистый мул скорее летел, чем бежал, и промчался мимо наших путников так быстро, что они едва смогли расслышать брошенную паломником на ходу фразу «Baya ustedes con Dios» [6].

Не прошло и десяти минут, как Мюзарон снова услышал топот копыт. Обернувшись, он успел лишь развернуть коня Аженора и свою лошадь, как к ним вихрем подлетели четверо всадников.