Немного постояв, Джереми двинулся по толстому ковру коридора, заглушающему звук его шагов. Дверь комнаты Джудит была приоткрыта. Он осторожно отворил ее настежь. Джудит ничего не услышала. На полу стояли чемоданы и сумки; хозяйка, очевидно, торопливо побросала их и, вместо того чтобы разбирать багаж, решила написать письмо – она с сосредоточенным видом сидела за письменным столом, профиль ее, словно картина в раме, четко вырисовывался на фоне открытого окна. На ней было хлопчатобумажное платье – белые цветы по лазурно-голубому полю, медового цвета локон упал вдоль щеки. Сосредоточившаяся на своем деле, совершенно не подозревающая о чужом присутствии, девушка казалась такой беззащитной и была столь прелестна, что Джереми внезапно захотелось, чтобы время остановилось. Чтобы этот миг длился вечно, как застывший кадр киноленты.

Восемнадцать лет – удивительный возраст для девушки, пора перехода от девичества с его неуклюжестью к расцвету женственности. Это все равно как наблюдать за постепенно раскрывающимся тугим бутоном розы, зная, что конечное совершенство цветка еще впереди. Правда, волшебное превращение происходит не со всеми, и Джереми в своей жизни встречал немало школьниц-переростков, плотно сбитых девиц в трикотажных безрукавках, обтягивающих хорошо развитый бюст, в которых женского очарования было не больше, чем в каком-нибудь тренере по регби в дождливый день.

Но он был очевидцем того, как это чудо свершилось с Афиной. Вчера еще – длинноногий, светловолосый жеребенок, игривый и чуть нескладный, а буквально на следующий день – уже предмет страсти всех мужчин. Теперь настала очередь Джудит, и он вспомнил девочку, с которой впервые заговорил в вагоне поезда четыре года тому назад. Воспоминание и навевало легкую грусть, и вместе с тем вызывало отрадное чувство. Его отец, старый доктор Уэллс, в Первую мировую войну был офицером медицинской службы на фронте, и он рассказывал, хотя и не вдаваясь в подробности, об ужасах, которые ему довелось испытать. Поэтому Джереми отдавал себе отчет в том, что в ближайшие месяцы и годы службы корабельным врачом на борту одного из судов его величества ему придется выработать иммунитет к одиночеству, физическому изнеможению, дискомфорту и подлинному ужасу. Тогда, возможно, как раз воспоминания о лучших днях помогут ему не сломаться, не потерять рассудок, сохранить душевное равновесие.

Такова и эта минута. Пойманный, точно мушка в янтаре, миг, который превратится в одно из таких драгоценных воспоминаний.

Он стоял у дверей комнаты Джудит довольно долго и уже собрался было заговорить, но в этот момент музыка Баха подошла к своему величественному финалу. Отзвучали последние аккорды, и пустая тишина заполнилась воркованием голубей, разгуливающих во внутреннем дворе за окном.

– Джудит…

Она подняла глаза, увидела его и несколько секунд молчала, бледнея от дурных предчувствий. Наконец проговорила:

– Диана больна.

И это был не вопрос, а утверждение. Как будто не он, а она была врачом.

– Вовсе нет, – немедленно успокоил он, – просто переутомилась.

– А-а… – Она выпустила из руки авторучку и откинулась на спинку стула. – Слава богу!.. Мэри сказала, что она в постели, но ничего не говорила о том, что тебя вызвали.

– Мэри ничего не знает. Я с ней еще не виделся. Никого еще не видел, кроме миссис Неттлбед. Вроде бы все отправились в церковь. А меня вовсе не вызывали, я сам пришел. Диана правда здорова, не волнуйся.

– Может, мне зайти к ней на минутку?

– Не надо ее тревожить. Думаю, она хочет поспать. Ты сможешь заглянуть к ней попозже. – Он смущенно замолчал. – Я тебе не помешал?

– Нет, нисколько. Я всего лишь пыталась написать маме, но что-то ничего не выходит. Заходи. Иди сюда и присаживайся. Я не видела тебя не знаю сколько месяцев.

Он зашел в комнату, перешагнул через чемоданы и опустился в креслице, до смешного узкое для его широкой крепкой спины.

– Когда ты вернулась?

– Часа полтора назад. Сначала думала распаковаться, а потом решила сесть за письмо к родителям. Я так давно не писала. Столько всего произошло.

– Довольна отдыхом в Порткеррисе?

– Да. Там всегда здорово. Шумно и весело, ну просто цирк. А у тебя выходной?

– Нет. Не совсем.

Она ждала, что он что-то добавит, потом, так и не дождавшись, улыбнулась.

– Знаешь, Джереми, ты удивительный человек. Ты абсолютно не меняешься. Выглядишь точно так же, как в тот день, когда я впервые увидела тебя в поезде, возвращаясь из Плимута.

– Не знаю, право, как мне это понимать. Я всегда знал, что мне далеко до совершенства…

Она засмеялась.

– Просто хотела сделать тебе комплимент.

– Я в отпуске, – признался он наконец.

– Уверена, ты его заслужил.

– Точнее сказать – в отгуле, теперь я служака, человек подневольный. Я вступил в ДРВМС. Во вторник обязан быть в Девонпорте, а до тех пор Диана пригласила меня побыть в Нанчерроу.

– Джереми!..

– Неожиданность для тебя? Но мысль об этом не давала мне покоя все лето, и теперь мне уже кажется, что чем скорее грянет гром, тем лучше: раньше начнется – раньше кончится. И я бы хотел быть в первых рядах с самого начала.

– Что сказал твой отец?

– Я все с ним обсудил, и, к счастью, он согласился со мной. И это очень великодушно с его стороны, так как ему придется в одиночку управляться с солидной нагрузкой.

– Ты уйдешь в море?

– Надеюсь.

– Мы будем по тебе скучать.

– Ты можешь писать мне письма. Давай будем переписываться.

– Хорошо.

– Значит, договорились. Ладно… – Он не без труда вылез из креслица. – Мне надо найти Мэри и расквартироваться. Остальные вернутся из церкви с минуты на минуту, и я не прочь немножко привести себя в порядок перед обедом.

Но Джудит еще не сообщила ему свои новости:

– Ты знаешь, что у меня теперь есть машина?

– Машина?! – Известие произвело на него впечатление. – Своя собственная?

– Ага, – просияла она, его удивление доставило ей удовольствие. – Новенькая. Чудный маленький «моррис». Надо обязательно показать тебе…

– Возьмешь меня прокатиться? Как вы избалованы, милая девушка! Я получил машину только в двадцать один год, да и стоила она всего лишь пять фунтов, а выглядела как очень старая швейная машинка, к которой приделали колеса.

– Она хоть ездила?

– Не то слово – летала. По крайней мере, тридцать миль в час выдавала. – Он замолк и прислушался, стоя на пороге. Снизу ясно послышались голоса, шаги, хлопанье дверей и радостное гавканье Тигра. – Похоже, компания вернулась. Мне надо идти. Увидимся чуть позже…

Они вернулись домой и наполнили нижний этаж веселой суетой – члены семьи и двое молодых людей, с которыми ей еще предстояло познакомиться. И Эдвард был там, внизу, вместе с остальными. Ее сердце забилось от еле сдерживаемого волнения, и она решила, что письмо в Сингапур подождет. Отложила листы бумаги и поспешно разобрала часть вещей. Сменила туфли, помыла руки, подкрасила губы и после минутного колебания опрыснула себя духами. Вот и все. Сейчас не время слишком усердствовать. Она расчесывала волосы, стоя перед зеркалом, когда услышала голос Лавди: