Кончилось трудное, хмурое время. Год был с гнилыми оттепелями, со слякотью, с насморками и гриппами, со скверным настроением. Все позади, широким разливом шла по стране весна (№ 7. С. 150)314.

Мельком видела молодежную выставку, – записывает в дневник Нина Бялосинская. – Показалось, что это если не свежéе, то, во всяком случае, индивидуальнее нынешних зрелых. Нет, «свежéе» никак не скажешь, потому что это похоже на разные «-измы» 20‐х годов. Но пусть уж будут «-измы», пусть что угодно, только пусть ищут. Авось что-нибудь найдут (Н. Бялосинская, рукопись).

в отношениях между т. Сурковым и тт. Кочетовым, Грибачевым, Софроновым, Друзиным существует нездоровая подозрительность, взаимная перебранка и неуважительное отношение друг к другу (цит. по: В. Огрызко. Советский литературный генералитет. С. 648).

панихиду скрыли, поэтому народу было мало. Впрочем, не так уж мало, если принять во внимание всеобщее охамление, равнодушие и его долгую опалу. Когда выносили гроб, переулок от улицы Воинова до набережной Невы был запружен толпой315. Ленинградские писатели выглядели так, что печальное торжество напоминало похороны в богадельне.

У всех лица пойманных с поличным негодяев

Зощенко отказались хоронить на «Литераторских мостках», по этому поводу вспомнили похороны Пушкина, также происходившие в тайне. Зощенко повезли хоронить в Сестрорецк. Было много бестактностей. У гроба Александр Прокофьев затеял дискуссию о том, был ли Зощенко предателем Родины или нет (Ю. Нагибин. Дневник. С. 125, 126).

Власти прислали наряд милиционеров, однако у П. Капицы, ответственного за все это «мероприятие», хватило ума и такта удалить их.

Эксцессов не было. И читателей почти не было. На такие события отзывается обычно молодежь, а молодежь Зощенко не знала. Все-таки ведь 12 лет подряд школьникам на уроках литературы внушали, что Зощенко – это где-то рядом с Мережковским и Гиппиус. И в библиотеках его много лет не было.

И все-таки наше союзное начальство дрейфило.

Гражданскую панихиду провели на рысях (Л. Пантелеев – Л. Чуковская. С. 131–132).

Хоронили Михаила Михайловича – в Сестрорецке. Хлопотали о Литераторских мостках – не разрешили» (Там же).

На траурном митинге у могилы выступили Л. Раковский, Н. Григорьев.

«На кладбище приехало много народа, пожалуй, больше, чем на панихиду. Из москвичей я узнал Д. Д. Шостаковича, Ю. Нагибина.

Не раз в этот день вспоминали мы с друзьями Конюшенную церковь, вагон для устриц и пр.317 (Там же. С. 135).

в заключение митинга несколько признанных поэтов читали свои стихи, а по окончании официальной части стали читать стихи сами собравшиеся. Это неожиданно возникшее и никем не запланированное «мероприятие» понравилось всем. Желавших декламировать было много, надвигались сумерки, и тогда решили собираться у памятника и впредь.