неограниченные полномочия во всех моих делах и заботах за границей, не только в денежном плане, но и в издательских предположениях, авторизации и наблюдении за чужими попытками (Б. Пастернак. Т. 10. С. 381).

в изображении буржуазного литературоведения центральными, наиболее значительными фигурами оказываются О. Мандельштам, Д. Бурлюк, А. Ахматова, А. Белый, М. Цветаева, А. Мариенгоф (с. 91).

режиссер Сергей Эйзенштейн обнаружил невежество в изображении истории, представив прогрессивное войско Ивана Грозного – опричников – в виде шайки разбойников, а самого Ивана Грозного – слабовольным (Кинематограф оттепели. С. 145).

когда мы подходили к его даче, Якобсон сказал, что был только что у Эренбурга. Тот сообщил ему, что присуждение Пастернаку Нобелевской премии – дело, в Стокгольме уже решенное. Но у Пастернака об этом Якобсон не стал говорить (Вяч. Вс. Иванов. Пастернак. С. 159).

Спектакль сделан своеобразно, в духе итальянского неореализма, – записывает в дневник Нина Бялосинская. – Исполнители321 мне в большинстве не нравятся, но режиссерское направление очень интересное. В одних декорациях только меняются детали. Занавес открыт. Затемнение, и на улицу выносится кровать – улица превращается в комнату. Будничный тон ведущего. Во время бреда – белый балахон и на нем, на животе, красный круг. Это и рана и бубновый туз одновременно. Деталь, достойная Мейерхольда. Интересно, это придумал Эфрос или ремарка де Филиппо? (Н. Бялосинская, рукопись).

В то время как одна группа писателей (М. Соколов. М. Алексеев. В. Друзин, Г. Марков, В. Сытин, М. Гус, А. Васильев и др.) высоко оценивает роман В. Кочетова как произведение остропроблемное, написанное с правильных партийных позиций, другие литераторы считают его идейно ошибочным, политически вредным.

друзья Кочетова распространяют слухи, что роман понравился «наверху» и что в «Правде» набрана редакционная восторженная статья на два подвала (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 102, 115).

Раздача русского издания «Доктора Живаго» происходила в павильоне Ватикана, который был воздвигнут на выставке между павильонами США и СССР. Выбор ватиканского павильона вообще как будто подчеркивал, что роман Пастернака принадлежит не «пропаганде», а чистой духовной деятельности и стоит поверх границ, разделявших два лагеря. Так, по крайней мере, это могло выглядеть в глазах людей Запада. С советской же точки зрения, Ватикан был не меньшим жупелом, чем оплот мирового империализма – Америка (Л. Флейшман. С. 115–116)323.

По слухам, – говорит Евгений Пастернак, – советские представители (в их числе были А. Сурков и Г. Марков), вывезли с выставки некоторое количество книг, которые потом выдавались «для ознакомления» членам ЦК во время политического скандала, вспыхнувшего в связи с присуждением Пастернаку Нобелевской премии. Мы видели одну из них с оторванной обложкой и штампом «для служебного пользования» (Е. Пастернак. С. 142).