перед тем, чтобы немедля употребить силу против строптивого пастыря. Для того чтобы он не мог ссылаться письменно с городами, у него были «дияки и подьячие и всякие дворовые люди пойманы, а двор его весь разграблен». О таком насилии 12 января 1611 года уже знали в Нижнем. В те дни пришла о том весть и к Прокопию Ляпунову. Он тотчас же заступился за Гермогена и послал грамоту «к боярам о патриархе и о мирском гонении и о тесноте». Его грамота подействовала: «С тех мест, – писал он в исходе января, – патриарху учало быти повольнее и дворовых людей ему немногих отдали». Но это было лишь временное послабление: Гермоген до конца своих дней оставался под тяжелым надзором и томился в Кремле «аки птица в заклепе». Одинокий, никем не поддержанный старец лишен был возможности действовать, как бы хотел, и ему оставалось только твердым словом своим возбуждать и ободрять народное движение, поднятое им самим. Зато верная паства патриарха очень ценила это твердое слово, именовала Гермогена «вторым Златоустом» и слагала ему благоговейную похвалу. Уже в марте 1611 года ярославцы писали о Гермогене: «Только б не от Бога послан и такого досточудного дела патриарх не учинил, – и за то (народное дело) было кому стояти? не токмо веру попрати, хотя б на всех хохлы хотели (поляки) учинити, и за то бы никто слова не смел молвити!» Так высоко ставили русские люди подвиг патриарха: он один открыл глаза русским людям на иноземный обман и своей твердостью спас государство от окончательного порабощения… «Неначаемое учинилось!» – замечали современники, говоря о великом подвиге слабого и одинокого среди «изменников» старика[209].

IV

Седьмой момент Смуты – образование и разложение первого земского правительства. Руководители народного движения. Рязань и Ляпуновы. Нижний Новгород и Ярославль. Образование и состав народного ополчения. Причины и последствия сближения П. Ляпунова с тушинцами. Ополчение под Москвой. Организация подмосковного правительства «всея земли». Приговор 30 июня 1611 года. Устройство рати и земли по этому приговору. Отношение приговора к казачеству. Междоусобие в рати, смерть П. Ляпунова и распадение подмосковного войска. Подмосковное правительство становится казачьим

Итак, патриарх, лишенный возможности действовать правильно через «освященный собор», «царский синклит» и «совет всея земли», обратился прямо к народной массе, вызывая ее стать на защиту отечества. В этой массе, потерявшей привычное для нее руководство столичной власти, скоро должны были обнаружиться свои вожаки, должен был образоваться свой руководящий круг излюбленных авторитетных людей. Естественно, что в этом отношении наибольшее значение выпадало на долю тех лиц, которые стояли во главе местных общественных организаций. Чем крупнее и сильнее была подобная организация, тем шире и действительнее было влияние ее представителей, тем виднее они становились сами. Простое соображение говорит нам, что первенствующее значение в народном движении должны были получить воеводы и дворяне крупнейших городов и уездов и выборные власти наиболее людных и зажиточных общин. Если в податных слоях подъем народного чувства вызывал готовность жертвовать имуществом и людьми, то в среде наиболее видного провинциального дворянства чувствовалась не одна необходимость жертв, но и обязанность взять в свои руки предводительство народным движением. С падением боярского правительства в Москве и с разложением центральной администрации под властью «изменников» общественное первенство переходило к наиболее «честным» людям провинциального служилого класса. Когда стало известно, что в Москве «владеют всем» изменники и поляки, что «дьяки с доклады» приходят к Гонсевскому не только «в верх», то есть во дворец, но «и к нему на двор», что большие бояре посажены «за приставы», а «по приказом бояре и дьяки в приказах не сидят», то в уездах служилые люди «больших статей» поняли, что общественная вершина разрушена и что теперь они оказываются наверху московского общественного порядка. Они нередко были связаны родством со столичным дворянством, «выбор» из их среды служил постоянно в самой Москве с московскими дворянами, поэтому московские события им были понятны и близки. Они настолько живо чувствовали необходимость заступиться за своих угнетенных в Москве товарищей и родных и встать на защиту всей народности и церкви, что раньше прямого призыва со стороны Гермогена уже справлялись о течении дел в столице и обсуждали политическое положение[210].

В этом отношении особенно энергичны были рязанцы, у которых, как уже было выше показано, образовались тесные связи со столицей за время тушинской осады. Благодаря этим связям рязанское дворянство привыкло играть деятельную роль в московских делах и даже получило решающее значение в перевороте, низложившем Шуйского. Избрание Владислава Москвой совершилось не без сочувствия и участия рязанцев. Воевода рязанский Прокопий Ляпунов, по словам Жолкевского, «радовался (content byl), услышав, что бояре учинили с гетманом договор о королевиче». Он послал к гетману с приветствием своего сына Владимира и доставлял польскому войску продовольствие из своего Рязанского края. Его брат Захар Ляпунов был в числе земских послов к Сигизмунду и под Смоленском не один раз получал от короля жалованные грамоты на земли. Со стороны главных послов Захар даже вызвал обвинение в «воровстве» и измене, так как он, бражничая с «панами», смеялся над Филаретом и Голицыным и обвинял их в самоуправстве. Но рязанские вожаки только до тех пор дружили с литвой и поляками, пока не увидели признаков королевского двуличия. Когда возникли сомнения в том, что королевич приедет в Москву, Прокопий Ляпунов сделал запрос об этом московским боярам и стал показывать неприязнь к полякам и московскому правительству. Поляки позднее, в 1615 году, взвели на Пр. Ляпунова обвинение в том, что он сам желал «сесть на государстве» и потому интриговал против них. Но ничто не подтверждает такого обвинения. В обнаруженных московской властью тайных сношениях Прокопия со стольником Вас. Ив. Бутурлиным в Москве и с братом Захаром под Смоленском нет следов личных вожделений Прокопия. Бутурлин московскими боярами был уличен лишь в том, что «в Москве все вылазучивши, к Ляпунову на Рязань отписывал» и уговаривался с ним ночью ударить на поляков в Москве и побить их. О Захаре Ляпунове было дознано лишь то, что он «из-под Смоленска с братом своим с Прокофьем ссылается грамотками и людьми; а которые люди были с ним, с Захарьем, под Смоленском и он тех людей своих из-под Смоленска отпущал на Рязань к брату своему Прокофью, – и те люди ныне объявилися у брата его». Всего вероятнее, что Прокопий, собирая под рукой сведения о Сигизмунде, раньше многих других и даже независимо от Гермогена узнал об опасности, какая грозила Московскому государству, и готовился встать на защиту его