– Повыл?

– Ну да, вот так вот.

– А, тогда все ясно.

– Развяжите меня, – мяукал сверток.

– Обязательно, – обнадежил успокоенный Варка, – только не здесь и не сейчас. Значит так, разбойник. Я держу ее, ты держишься за меня. Крепко держись, а то одной вдовой станет больше!

* * *

Прыжок через колодец Оберону не понравился. Успело мазнуть по лицу затхлой ледяной водой. Тьфу! Гадость! Будто и вправду тонешь. Но очутились они все там же, под лиственницей, посреди прозрачной белой ночи с золотистыми облаками над головой. Против лиственницы на камушке сидела, болтала босыми ногами рыжая. Рядом, мрачно скрестив руки на груди, привалился к скале господин Илм, наместник Трубежский.

– Явился, – пробурчал он, – я, как дурак, притащился среди ночи за паршивым лекарством и жду уже битый час. Будто с голубем послать нельзя было. Ну, где оно, твое снотворное?

– Вот, – сказал Варка и вытряхнул из плаща сильно помятую красавицу.

– Песья кровь! – завопило изящное создание, наугад двинуло ногой, заморгало громадными голубыми глазищами, пытаясь привыкнуть к свету.

Господин Илм выпрямился. Охнул. Схватил девицу в охапку, стиснул так плотно, что она почти исчезла в его объятиях.

– Гад! – пискнула девица и заколотила кулачками по его широким плечам. – Предатель! Почему, почему это сделал он, а не ты?!

– Ты же меня сама прогнала.

– Да! Прогнала! Ну и что! Как ты посмел не вернуться?

– Пять раз уже возвращался, – буркнул галантный кавалер.

– Все равно! Это ты во всем виноват!

– Слышь, я ее обратно не понесу, – заметил Варка, – а сама она через колодцы не умеет. Так что вы уж разберитесь как-нибудь.

Обр понимал, что разобраться будет трудновато. Девица цеплялась за господина наместника и рыдала, бормоча нечто уже совсем бессвязное про цветочки, за которыми без нее никто не ухаживал, про новое платье, которое непременно понадобится, и, топая ножкой в порванном чулке, требовала торжественной свадьбы.

– Пошли отсюда, – сказал Варка, – и ты тоже, рыжая. Здесь не театр.

– Совершенно верно.

Из прозрачного сумрака белой ночи соткался господин Лунь.

Красотка сейчас же перестала причитать, отцепилась от Илки и, не переводя дыхания, кинулась на шею господину Луню. Визжать и рыдать, правда, не стала, только тыкалась лбом в черный камзол и всхлипывала жалобно, как ребенок.

– Здравствуй, девочка моя, – тихо сказал старший крайн, слегка погладив ее по сбившимся белым кудряшкам, – нам тебя не хватало!

* * *

– Так это ты не для себя, – вдруг сообразил Обр, озадаченно глядя на Варку, – это ты для наместника нашего жизнью рисковал?!

– Он мой друг. А она его жена. Я же тебе сказал.

– Ты сказал, чужую жену украсть надо.

– Ну, вот и украли. Понял?

– Понял, – сказал Оберон и пошел в замок, к своей собственной жене.

Нюська лежала с закрытыми глазами. Белый полог слегка колыхался от слабого ночного ветерка. Обр привычно присел рядом.

– Я не сплю, – сказала Нюська, – я теперь часто так. Вроде спится, вроде дремлется.

Прозрачная ручка, с которой давно сошли старые мозоли, заскользила по одеялу, отыскивая его руку.

– Посмотри, чего я тебе принес, – сказал Обр, порылся в Варкиной торбе, достал малость помятый, но, к счастью, не сломанный веер.

– Ой, Усолье!

– Может, Усолье, может, нет, но похоже.

– Красиво как. – И заулыбалась, руки протянула – рассмотреть поближе.

«Должно быть, это я правильно отдал», – с надеждой подумал Оберон.

И правда, ей снова немного полегчало. Обр приколол веер к пологу, и она лежала, смотрела на него, улыбалась или печалилась.

Оберон с ней подолгу быть не мог. Варкины больные-каличные никуда не делись, так что приходилось по-прежнему метаться вместе с ним по всей округе. В Пригорье погода стояла прекрасная, прямо на удивление. Все цвело, росло, наливались травы. Зато дела шли кувырком. Господин Илм слегка ошалел от счастья и даже утратил интерес к свершениям на благо государства. Три девицы, включая госпожу Хелену, хихикали, суетились и попадались Обру в самых неожиданных местах, устраивали бал. Свадьбу госпожи Иланы и господина Илма, который был согласен абсолютно на все, предполагалось отпраздновать с превеликой пышностью в Сенежском замке. Господин Лунь заявил, что выносить этого не может, и затворился в своих покоях. Варка с Обром тихо ему завидовали. Ну, хоть с едой в замке стало получше. Красотка Илана, она же Ланка, самолично следила, чтобы в кладовой и на кухне водилось что-нибудь съедобное.

Но Обр знал: ему на спокойную жизнь рассчитывать не приходится. И верно. Однажды после тяжелого трудового дня его подстерег господин Лунь.

– Пойдем со мной.

Оберон шел покорно, пока не увидел, куда.

– Не, я туда не пойду.

– Ты что, это всего лишь библиотека.

– Во-во. Она самая.

– А почему не пойдешь?

– Там книги.

– Не бойся, – заговорщицки прошептал господин Лунь, – обычно они не кусаются, – и силком впихнул его в просторный зал с рядом широких окон.

Книг тут было столько, что Обр даже зажмурился.

– Читать не буду! – уперся он.

– А ты умеешь?

– Не умею, не хочу, не буду!

Помолчал и спросил угрюмо:

– У вас тут, небось, и родословное древо есть?

– Где-то есть, – согласился крайн, – давненько, правда, его не видел. А зачем тебе?

– Мне ничего не надо! – сейчас же отрекся Обр.

– Вот и хорошо. Присаживайся.

Указал Оберону на просторное деревянное кресло, сам уселся в другое.

Обр сразу понял, что все пропало. Книга, с помощью которой господин Лунь собирался его пытать, была не просто книга, а книжища. Крепкая подставка гнулась и потрескивала под тяжестью грубого переплета темной бугристой кожи и толстых листов, слегка отливавших серебром, как вода Злого моря.

Парень покосился осторожно, изо всех сил стараясь не прочесть чего лишнего, и ничего не понял. Сплошь галочки с закорючками.

– Свейские руны, – разъяснил господин Лунь, – писано на рыбьей коже лет пятьсот назад. Сказания северных свеев. Вот, послушай:

– «В тот год погибельная пучина ярилась, затопляя берега, а бури были столь сильными и частыми, что даже опытные ловцы не покидали бухты, опасаясь за свою жизнь. Тогда прибило к Нитльхейму легкую лодку из коры неведомого дерева. В той лодке был человек. Добрые нитльхеймцы выходили его, однако прожил он недолго, ибо тосковал по своей Рассветной земле, что лежит далеко на севере и востоке.