«Я, царица Лостра, правительница Египта, мать царевича Мемнона, наследника двойной короны обоих царств, даю народу своей страны торжественное обещание. Я клянусь перед всеми богами и призываю их засвидетельствовать мою клятву: я клянусь, что по достижении царевичем совершеннолетия я вернусь с ним в город Элефантину, возведу его на трон Египта и возложу на его голову двойную корону, чтобы он изгнал поработителей и милостиво правил вами всю свою жизнь. Я, царица Лостра, правительница Египта, говорю вам это».

Этот ее указ и клятва умножили стократно любовь и верность простого народа к моей госпоже и царевичу. Я сомневаюсь, чтобы за всю тысячелетнюю историю нашей страны какой-нибудь ее правитель был так обожаем народом.

Когда составили списки тех, кто желает отправиться с нами за пороги, я без малейшего удивления заметил, что в них вошли почти все, чья верность и чьи таланты были особенно ценны.

Тех, кто пожелал остаться в Элефантине, мы могли оставить без особой печали. Прежде всего это касалось жрецов.

Однако время показало, что оставшиеся в Элефантине тоже доказали свою преданность. После долгих лет нашего исхода мы получили от них сведения о состоянии страны, и, что гораздо важнее, они поддерживали пламя надежды в сердцах народа, надежды на возвращение царицы Лостры и царевича Мемнона и хранили память о ней.

Постепенно за долгие и горькие годы тирании гиксосов легенда о возвращении царевича распространилась по обоим царствам, и весь народ Египта от первого порога до семи устьев дельты поверил в возвращение царевича и молился в ожидании этого дня.

ГУИ привел лошадей к Элефантине и держал их в полях на западном берегу под оранжевыми дюнами пустыни. Мы с царевичем ездили туда каждый день, и, хотя Мемнон становился все тяжелее, он по-прежнему сидел у меня на плечах, чтобы дальше видеть.

Теперь Мемнон знал своих любимцев по имени, а Терпение и Клинок подходили к нему и брали из его рук лепешки, когда он подзывал их. Когда же мальчуган в первый раз сам прокатился на спине Терпения, кобыла обращалась с ним так бережно, как будто он был ее собственным жеребенком, а царевич, крича от радости, скакал в первый раз верхом без посторонней помощи.

За время похода Гуи узнал многое об управлении табунами в пути, и теперь пригодились новые навыки, когда мы стали планировать новый этап нашего путешествия. Я объяснил Гуи ту роль, которую лошади должны были сыграть при прохождении порога, и посадил его колесничих и конюхов за изготовление упряжи.

При первой же возможности мы с Таном отправились вверх по реке на разведку порогов. Вода стояла низко, и все скалистые островки торчали наружу. Местами протоки между ними были настолько мелкими, что их можно было перейти вброд, не окунаясь с головой.

Порог тянулся на много миль, представляя собой беспорядочное переплетение протоков, разделенных грудами гранитных скал. Протоки вились между ними, как змеи. Один вид порога лишил меня обычной бодрости и напугал сложностью стоявшей перед нами задачи.

Тан сказал с обычной грубой прямотой:

— Здесь даже маленькую лодку не провести, не пропоров брюха. А что нам делать с перегруженными кораблями? Тащить их по суше на спинах твоих проклятых лошадей? — Он рассмеялся. Однако веселья я в его смехе не услышал.

Мы отправились обратно в Элефантину, но еще до возвращения в город я решил, что у нас только один выход: придется сойти с кораблей и идти по суше. Разумеется, трудно даже вообразить те трудности, которые нас ожидают. Однако, по моим оценкам, получалось, что мы можем снова собрать флотилию за порогом.

Вернувшись во дворец на Элефантине, мы сразу отправились в покои царицы Лостры, чтобы сообщить ей о результатах разведки. Она выслушала и покачала головой.

— Богиня не могла покинуть нас так скоро, — сказала Лостра и повела нас со всем своим двором в храм Хапи на южном конце острова.

Царица принесла щедрую жертву богине. Мы молились ей всю ночь и просили научить нас.

Я не верю, что благосклонность богов можно купить, перерезав горло нескольким козам или разложив гроздья винограда на каменном алтаре, однако молился не менее ревностно, чем верховный жрец, и к рассвету ягодицы мои ужасно болели от сидения на каменном полу.

Как только лучи восходящего солнца проникли в ворота святилища и осветили алтарь, госпожа послала меня в шахту Ниломера. Не успел я дойти до нижней ступени, как вдруг почувствовал, что стою по колено в воде.

Хапи услышала наши молитвы. Хотя до обычного половодья оставалось еще несколько недель, вода в реке начала подниматься.

В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ, когда начался подъем воды, быстрая разведывательная ладья, посланная Таном на север следить за передвижениями гиксосов, пришла вверх по реке на крыльях северного ветра. Гиксосы снова выступили в поход. Они будут в Элефантине через неделю. Вельможа Тан немедленно отправился с главным войском готовиться к обороне порогов, оставив вельможу Меркесета и меня наблюдать за погрузкой людей. Мне удалось оторвать вельможу Меркесета от его молодой женушки ровно настолько, чтобы он подписал приказы, тщательно подготовленные мной.

На этот раз нам удалось избежать хаоса и паники, охвативших народ в Фивах, и флот наш приготовился к отплытию и ушел из города в полном порядке.

Пятьдесят тысяч египтян стояли по обоим берегам реки, плача и распевая гимны Хапи. Они махали пальмовыми ветвями, прощаясь с нами. Царица Лостра стояла на носу «Дыхания Гора» с маленьким царевичем, и оба махали руками толпам людей на берегах, пока ладья медленно уходила вверх по реке.

В двадцать один год госпожа моя достигла вершины своей красоты, и всеми, кто глядел на нее, овладевало благоговение. Красота ее повторялась в ребенке, стоявшем рядом с ней и державшем посох и плеть Египта в маленьких, но решительных ручках.

— Мы вернемся! — кричала госпожа.

— Мы вернемся, ждите нас! Мы вернемся, — повторял за ней царевич.

Легенда, которая будет поддерживать силы нашей несчастной и порабощенной страны в мрачные годы иноземного владычества, родилась в тот день на берегах великой реки.

КОГДА МЫ ДОСТИГЛИ входа в порог к следующему полудню, усеянное скалами дно ущелья покрывал гладкий, стремительный поток. Местами вода бурлила и гремела под саваном белой пены, но половодье еще не достигло вершины своей ужасной мощи.

Именно этот момент в жизненном цикле реки был наиболее благоприятен для нас. Вода стояла достаточно высоко, и корабли могли пройти по протокам, не застряв на отмелях, и в то же время течение было не настолько сильным, чтобы разбить их в щепки на гранитных уступах порогов.

Тан управлял флотом, а мы с Гуи под формальным руководством вельможи Меркесета командовали береговым отрядом. Я усадил веселого старика на вершине холма над ущельем с кувшином вина в одной руке и молодой женой в другой. Там он и оставался под навесом. Я не обращал внимания на те сбивчивые и противоречивые приказы, которые благородный вельможа посылал мне время от времени все эти дни, а продолжал заниматься проводкой кораблей через бурные стремнины.