В то же время мне удалось изготовить первый удачный изогнутый лук, над которым я работал с тех самых пор, как мы оставили Элефантину. Как и Ланату, я изготовил его из трех различных материалов: дерева, слоновой кости и рога. Однако форма лука была иной. Со снятой тетивой он распрямлялся, и верхняя и нижняя части выгибались в противоположную от лучника сторону. Только с натянутой тетивой принимал он знакомую форму, но усилие ствола, передающееся на тетиву, было намного больше при меньших размерах дуги.

В ответ на мои мягкие, но настойчивые просьбы Тан в конце концов согласился пострелять из этого лука по мишеням, которые я установил на восточном берегу. Промолчал, выпустив из нового лука двадцать стрел, но я видел, что он поражен точностью и дальностью полета стрелы. Я так хорошо знал Тана. В душе своей это был консерватор и реакционер до мозга костей. Ланата стала его первой любовью: и как женщина, и как оружие. Я знал, как болезненно признает он новую любовь, и не пытался вытягивать из него похвалы. Я позволил ему поразмыслить на досуге.

Именно тогда наши разведчики сообщили о миграции сернобыков. Мы видели множество больших и малых стад этих великолепных животных с тех пор, как прошли первый порог. Обычно они паслись на берегах реки, но скрывались в пустыне, как только ладьи подходили к берегу. Теперь же разведчики сообщали о массовом передвижении сернобыков, которое редко случается в пустыне. Только однажды мне пришлось быть свидетелем подобного явления. По какому-то капризу погоды в глубине пустыни раз в двадцать лет может разразиться гроза и пройти дождь, и там в мокрой земле появляются ростки зеленой травы, которая привлекает разрозненные стада сернобыков с огромных пространств.

По дороге к новым пастбищам сернобыки собираются в один мощный поток, текущий по пустыне. Именно это и происходило сейчас, что давало нам возможность несколько разнообразить пищу и устроить серьезные испытания для наших колесниц.

Тан впервые проявил интерес к колесницам — ведь теперь на них можно было преследовать дичь. Когда он взбирался на колесницу, то взял с собой новый изогнутый лук, а не старую верную Ланату. Я заметил это, но промолчал. Я взбодрил лошадей и направил их вперед по узкой долине между холмами, ведущей от Нила в просторы пустыни.

В нашем отряде было пятьдесят колесниц, за которыми следовало около десятка повозок со сплошными деревянными колесами, нагруженных кормом для лошадей и водой на пять дней. Мы шли рысью в колонне по двое по три длины упряжки между рядами. Такой строй стал обычным для наших войск.

Чтобы снизить нагрузку на колесницы, мы сбросили всю одежду, оставшись в набедренных повязках. Воины наши выглядели превосходно после долгих месяцев работы на веслах. Их мускулистые тела покрывало масло, и они блестели на солнце, как тела молодых богов. Над каждой колесницей на длинном бамбуковом шесте развевался вымпел. Вид у нас был весьма бравый, когда мы катились вперед по козьей тропе между холмами. Когда я оглядывался на колонну колесниц, даже у меня, человека далеко не воинственного, возникало восторженное чувство.

Тогда я еще не сознавал, что гиксосы и исход из Египта пробудили в нашем народе новый, воинственный дух. Раньше мы были страной ученых, торговцев и жрецов, но теперь решимость царицы Лостры изгнать тирана и храбрость командующего всеми войсками фараона изменили настроение народа. Мы становились воинами.

Когда наша маленькая колонна выходила из ущелья между холмами и поднималась на гребень, из-за последней кучи камней на краю пустыни появилась маленькая фигурка, ожидавшая нас в засаде.

— Тпру! — Я остановил лошадей. — Что ты делаешь здесь, так далеко от флотилии?

Я не видел царевича со вчерашнего вечера и считал, что он находится в полной безопасности под присмотром нянек. Я был поражен, когда увидел его здесь, посреди пустыни, и в голосе у меня чувствовалось возмущение. Царевичу не исполнилось еще и шести лет, но за плечами висел маленький игрушечный лук, а лицо выражало упрямство, которое часто появлялось на лице его отца, когда тот становился неукротимым.

— Я отправляюсь на охоту с вами, — сказал Мемнон.

— Нет, — возразил я. — Я немедленно пошлю тебя назад к матери. Она знает, как поступать с маленькими мальчиками, когда они тайком убегают из лагеря, ничего не говоря своим учителям.

— Я наследник короны Египта, — объявил Мемнон, но губы у него задрожали, несмотря на столь серьезное заявление. — Никто не смеет запрещать мне. Мое священное право и обязанность — вести мой народ в трудное время.

Разговор принял опасный оборот. Царевич знал свои права и обязанности. Я сам научил его. По правде говоря, я не ожидал, что ученик так скоро воспользуется своими знаниями. Он сумел направить наш разговор в русло соблюдения придворных обычаев. Теперь спорить с ним было очень трудно, если вообще возможно. Я стал отчаянно искать выход из создавшейся ситуации.

— Почему ты не попросил меня заранее? — спросил я, чтобы выиграть время.

— Потому что ты пошел бы за разрешением к матери, — честно ответил мальчик, — а она бы поддержала тебя и, как обычно, не пустила меня на охоту.

— Я и сейчас могу отправиться с тобой к царице, — пригрозил я. Но юный охотник поглядел назад, в долину, по которой мы прошли. Ладьи на реке казались игрушечными с такого расстояния, и он тихо улыбнулся. Мы оба понимали, что я не могу послать весь отряд назад.

— Пожалуйста, позволь мне пойти с вами, Таита. — Царевич изменил тон. Маленький чертенок старался изо всех сил. Мне было трудно устоять перед его обаянием. Потом меня вдруг осенило.

— Вельможа Тан командует отрядом — спрашивай у него разрешения.

Отношения между ними были странными. Только три человека — его родители и я — знали, кто настоящий отец Мемнона. Сам же царевич считал Тана своим учителем и командующим всеми войсками. Хотя он и любил Тана, но по-прежнему относился к нему с чувством восторженного почтения. С таким человеком, как Тан, маленькому мальчику, даже царевичу, лучше не шутить.

Теперь они смотрели друг на друга. Я видел, что Мемнон думает, с чего начать наступление, а Тан судорожно пытается сдержать смех.

— Вельможа Харраб, — наконец официально начал Мемнон. — Я хочу пойти с вами. Я думаю, для меня это будет очень полезным уроком. Однажды мне в конце концов придется возглавлять войска. — Я научил его логике и диалектике. Таким учеником можно гордиться.

— Царевич Мемнон, ты приказываешь мне? — Тану удалось скрыть веселье под свирепой ухмылкой, и я заметил, что в глазах у царевича, жалобно покачавшего головой, появились слезы.

— Нет, мой господин.

Он снова стал маленьким мальчиком.

— Но мне очень хочется поехать с вами на охоту. Пожалуйста, возьмите меня с собой.

— Царица велит удавить меня, — сказал Тан. — Ладно, становись сюда, впереди меня, маленький негодник.

Царевич обожал, когда Тан называл его негодником. Это звучало почти как «негодяй», а именно этим словом Тан называл воинов своего любимого отряда синих, и Мемнон чувствовал себя одним из них. С веселым воплем он ринулся к колеснице и второпях чуть не запутался в собственных ногах. Тан протянул руку и схватил его, поднял в колесницу и поставил между нами у передка.