Несколько дней спустя поступили сведения о крупной партии снарядов, прибывших на станцию Севран. Адресат: Альфред Нобель. В отделе безопасности Министерства внутренних дел снова достали его личное дело и подняли прошлогодние рапорты. Похоже, Альфреду Нобелю принадлежит большое стрельбище, по-прежнему без специального разрешения? Все завертелось очень быстро. Министр иностранных дел призвал префекта региона немедленно вмешаться и довести до Нобеля распоряжение о немедленном прекращении деятельности, связанной с взрывчатыми веществами и оружием. Префект может без всяких сомнений «составить на преступника официальное донесение».

Префект выполнил приказ. Он послал Нобелю заказное письмо, угрожая привлечь к суду, если он не прекратит свою деятельность немедленно14.

Альфред Нобель, только что отправивший французскому Министерству обороны новые образцы пороха, пришел в смятение. Собравшись с мыслями, он сел писать ответ. Вежливо объяснил, что вовсе не производит в Севране взрывчатых веществ, что там находится его исследовательская лаборатория, где используются лишь небольшие количества пороха. Как возможно, чтобы эти научные исследования вдруг оказались под запретом? Сам министр обороны заказал у него образцы, а Министерство обороны к тому же любезно поставило ему часть сырья. Кстати, имеющееся у него оружие он приобрел в магазине в Париже, чего ему не удалось бы сделать, будь оно под запретом, иронично продолжал он.

Но, подчеркивал Альфред Нобель, он намерен неукоснительно соблюсти приказ префекта и немедленно прервать все эксперименты. Само собой, он подаст заявку на получение разрешения. Если ему в таковом будет отказано, он просит предоставить ему возможность перевезти все свое оборудование за границу15.

Только от самых близких людей Альфред не скрывал охватившую его панику. Горькая правда заключалась в том, что ему грозили два года тюремного заключения. Упоминалось слово «обыск». В любой момент полицейские могли явиться в Севран и в его парижский дом. Что они могли обнаружить? Альфред Нобель написал откровенное письмо другу Аларику Лидбеку в Стокгольм. У него имеются некоторые документы, которые могут оказаться щекотливыми, если попадут в руки полиции, например сообщение английского правительства о высылке ружей. Можно ли оставить их на сохранение Аларику?

Ближайшие дни Альфред посвятит тому, чтобы «ликвидировать все следы взрывчатых веществ и уничтожить… оружие, даже пушки для испытания динамита»16.

Когда военному министру Шарлю де Фрейсине с некоторым опозданием сообщили о вмешательстве в Севране, он постарался смягчить серьезность вменяемых Нобелю преступлений. Ничего странного, ведь он хорошо о них знал. Со своей стороны, он не видит в исследованиях Нобеля «никаких проблем», написал он в Министерство внутренних дел. Однако все это приобрело такие масштабы, отмечал Фрейсине, что шведу надлежит получить необходимые разрешения. Последнее звучало равносильно негласному приказу: «Замять дело». Требования для получения разрешения на производство в поместье Нобеля в Севране были в принципе невыполнимы17.

13 мая на динамитном заводе в Авильяне вспыхнул пожар. Двадцать три человека погибло, и на фоне всеобщего ажиотажа французская пресса пронюхала про историю в Севране. Новость о том, что французское правительство запретило производство бездымного пороха Нобеля, распространилась подобно пожару и в таком преувеличенном виде, что Альфреду пришлось попросить головной офис французской компании перестать пересылать ему все новые и новые статьи. Он и без того чувствовал себя отвратительно. Газетные репортеры – самые ужасные паразиты, пишет он позднее. «По сравнению с ними вши – просто благодать. Если бы удалось найти средство для уничтожения этих двуногих возбудителей чумы, это стало бы великим благодеянием»18.

Имели место и ксенофобские нападки на Альфреда. «Относительно господина Нобеля, что это означает для нас? Швед… пруссак, баварец, мы не различаем чужаков, злоупотребляющих нашим гостеприимством!» – писал один из журналистов. Не помогло и то, что Поль Барб в длинной ответной статье пытался объяснить, что никакое производство взрывчатых веществ запретить нельзя, ибо его никогда не существовало»19.

Из-за простуды Альфреду пришлось провести несколько дней в постели на авеню Малакофф. С тоской смотрел он в окно, где лето и зелень все смелее вступали в свои права. Ему надо уехать за границу, бежать от всяческих «поношений» в прессе. Никто не желает слушать, даже те, кто прекрасно знает правду, как военный министр или директор государственного порохового завода в Севране. Альфред обратился к шведскому посланнику Карлу Левенхаупту, попросив его связаться с директором завода и призвать того ответить на обвинения в адрес Нобеля. Но директор отказался выступить публично. Военный министр дал понять, что не намерен вмешиваться в публичные дебаты.

Альфред мечтал унестись куда-нибудь далеко-далеко. Как только представится возможность, он уедет, «и тот, кто с удовольствием покажет Парижу спину, это я, – писал он Софи Хесс. – Многое предстает теперь совершенно иным в свете того, что случилось со мной здесь»20.

В конце концов он отправился в дорогу, в путешествие, похоже, без определенной цели, сначала в Турин, потом в Вену, а далее, словно спасаясь от преследования, в Дрезден. Многообещающая весенняя зелень вскоре обернулась вполне осенней непогодой. В своей летней одежде Альфред сильно мерз, но назвал Дрезден своим любимым городом, таким прекрасным и гостеприимным тот ему показался. Здесь не было ни французских журналистов, ни жужжащих австрийских сплетниц. «Дрезден – это… маленькая беззвучная Венеция, где меня никто не знает и где я смог, наконец, оправиться от постигших меня невзгод», – писал он Софи.

Оттуда он отправился в Швецию, однако ему пришлось вернуться с полпути и мчаться в Лондон из-за следующего кризиса. «Речь идет о мошенничестве, невероятном по своей дерзости… которое причиняет мне массу страданий. Покой я обрету лишь в могиле, и кажется, не обрету даже там, ибо меня не покидает чувство, что меня похоронят заживо»21.

* * *

Долгое время Альфред испытывал нарастающую тревогу из-за попыток сэра Фредрика Абеля и Джеймса Девора запросить патент на собственный бездымный порох, который они назвали «кордит». Их «новый» продукт во многом являл собой прямой плагиат баллистита Альфреда. В этой истории ему чудилось нечто странное. Ведь они много лет очень дружески сотрудничали.

Поначалу он отмахивался от проблемы, считая, что их маневр обречен на неудачу. Однако он, как никто другой, знал все ловушки патентного права. Это постоянно тревожило его. Неужели он где-то оставил лазейку? В конце концов английские профессора дали понять, что впредь все деловое сотрудничество должно идти на их условиях. В отношениях царил ледяной холод.

Трудно сказать, какое точно «мошенничество» призвало Альфреда Нобеля в Лондон в июне 1890 года. Возможно, речь шла о первом, уже одобренном, патенте на кордит? Его британские «друзья» запатентовали в том числе и метод прессовки пороха в «нити» (cordes), а не в «макароны», как у Альфреда. Чушь собачья, решил Альфред. Или же речь идет о самом производстве, которое началось на заводе в Уолтем-Эбби. Кроме того, по словам Альфреда, британцы обвинили его в краже патента в США22.