и ужасное сомнение растерзало мое сердце. В мои годы разочарования могут быть нравственно смертельны, и всегда они страшно болезненны. Если бы вы подтвердили те факты, какие смеют приписывать г. Леру, я, конечно, не изменил бы его учениям, так как они навеки укоренились во мне, но я утратил бы тот энтузиазм, который возвышает душу и производит великое. Может быть, я сделался бы даже недоверчивым ко всем тем, кто мне дорог, а мне необходимо верить искренности и дружбе, ибо я не сумею жить, не любя и не уважая кого-нибудь. Вы видите, М. Г., какое благо сделали мне ваши слова, и как я должен быть благодарен вам за них. Теперь я уверен, что останусь неуязвим для всех ударов, направленных против г. Леру, и против других лиц, которым я симпатизирую.

Советы, которые вы дали Люку, были столь же необходимы и мне, ибо я, как и он, решился уехать в Буссак и изыскивал способ, как бы это сделать без ущерба для моей семьи. Итак, я должен вас благодарить за эти советы, раз я ими пользуюсь и буду им следовать. Я действительно подожду той минуты, когда буду в состоянии приносить какую-нибудь настоящую пользу г. Леру, и тогда предложу ему мои слабые услуги. В ожидании этого я займусь, насколько возможно, пропагандой и присоединюсь к Люку, чтобы вместе с ним выполнить тот план, который он должен был привести в исполнение в Лиможе, с другим своим приятелем.

Будьте так добры, М. Г., простите мне, что я разговорился с Вами о самом себе. Я не имел другого намерения, как лишь дать Вам возможность оценить ту двойную услугу, которую вы мне оказали.

Имею честь быть, М. Г., с высоким уважением вашим покорнейшим и преданнейшим слугой

Эмиль Окант».

Ла-Шатр. 30 ноября 1844 г.

Как видно, не останавливаясь ни перед какой личной жертвой и безбоязненно расплачиваясь за свою преданность делу, Жорж Санд уже ясно отдавала себе отчет, каким неприятностям и опасностям подвергли бы себя те, кто связал бы свою судьбу с судьбой Леру, и, преклоняясь перед его идеями, она в то же самое время при случае умела посоветовать осторожность по отношению к нему. Однако, по-видимому, она и сама начинала прозревать и убеждаться в том, что так называемые «практические» предприятия Леру не могут внушать слишком большого доверия, и что, с другой стороны, его постоянные жалобы несправедливы.

Уже летом 1845 года она писала г-же Марлиани:

Ноган. 1845 г.[428]

«Я видела вчера вечером Леру. Он печатает «Просветитель» и желал бы получить более значительный аванс, чем тот, который ему могли дать. Он жалуется более или менее на всех и не хочет понять, что его мнимое упорство никому не внушает доверия. Он говорит, что на него, по-видимому, смотрят, как на бесчестного человека, полагая, что он может быть неверным своему слову.

Что отвечать ему? Кому же больше давали, больше доверяли, больше прощали? Все это разрывает сердце, когда делал для него все, что возможно, и часто больше, чем возможно. Его положение по-прежнему трудно и плохо. А между тем, кусок хлеба обеспечен, но захотят ли они питаться им? Ему гарантировали от четырех до пяти тысяч франков в год»...

Морису, гостившему у Виардо в Куртавенеле, она в сентябре этого же года пишет о Леру следующее (мы приводим в главе V начало этого письма, относящееся к описанию экскурсии в Буссак):

...«Леру отлично устроился в Буссаке. Наконец, все его присные работают, даже маленькие дети. Одна девочка Жюля 4 лет, не умеющая ни читать, ни писать, набирает и сверстывает с быстротой и ловкостью необыкновенной. Лишь бы у них было достаточно работы, и лишь бы они упорно работали, – и их семейная жизнь может быть прекрасной, хорошей, полезной и очень почтенной. Я опасаюсь лишь воображения и восторженных проектов Пьера»[429]...

Леру, со своей стороны, по-видимому, догадался, или был предупрежден кем-либо из услужливых сплетников об этом недоверии Жорж Санд к его предприятиям и, кажется, жаловался на Жорж Санд общим друзьям, которые, в свою очередь, ей об этом передавали. По крайней мере, в своем письме к Жорж Санд из Буссака от 17 октября 1845 г. он сам признавался ей, что не всегда говорил о ней, как бы следовало, что он на нее «жаловался», объяснял это своим удрученным настроением и теми несчастьями, которые его преследовали, а также тем, что Франсуа будто бы однажды сказал ему о ней, что «она никогда не будет святой, а всегда останется художницей». Он же, Леру, в свои «минуты святости» об этом «сокрушался», как сокрушается над самим собой и над всеми людскими слабостями, т. к. желал бы всегда видеть в ней «идеал», но что, и судя о ней «по человечеству», он находит, что она выше, великодушнее, искреннее всех других, и что пусть бы те «несчастные», те «жалкие интриганы», которые передавали ей об его жалобах на нее, сказали бы, как он жаловался, и т. д.

Жорж Санд ничуть не рассердилась и отнеслась к этому маленькому инциденту, лишь как к досадной мелочности характера человека и мыслителя, которого она почитала, и в учении которого находила столько истины. И хотя у нее наконец открылись глаза на полную непрактичность и просто фантастичность Леру в денежных делах, тем не менее, все предостережения посторонних лиц и друзей ни к чему не привели и не помешали Жорж Санд и в 1845, и в 1846 г.г. помогать Леру, поручать ему всякие свои сношения с издателями, уступать ему известную часть получаемых от них сумм, наконец, просто занимать для него деньги то через Плане, то через других, стараться и для братьев его взять в аренду какую-то ферму, и помогать им деньгами.

В 1845 г. Леру основывает новый маленький журнал «Revue sociale», упрашивает Жорж Санд помочь ему, – и она тотчас же дает ему свое очаровательное предисловие к роману «Чертова Лужа», знаменитое не менее, чем наделавшее столько шуму, препрославленное предисловие Виктора Гюго к «Кромвелю», хотя вовсе не столь крикливое.

Мы позволим себе забежать вперед и скажем теперь же, что то же самое продолжалось и в следующие годы. Правда, мы видим из писем Жорж Санд 1848 г. – и из тех, что ошибочно помечены 1851 годом в «Корреспонденции»[430] – что события 1848 г. наглядно показали ей совершенную практическую несостоятельность теорий Леру и оторванность его от действительной жизни, грубое