он остался верен на деле и во время переворота, вплоть до готовности пострадать за свои убеждения, но от которых Ледрю-Роллен отступился из целей чисто политических, или, как нынче говорится: «тактических».

Таким образом, эти статьи Жорж Санд являются чрезвычайно драгоценными для критика и биографа. Но чрезвычайно курьезно, что эти статьи, равно как и многие из напечатанных ею в 1848 г., кажутся тем, кто перечитывал их между 1904 и 1907 г.г., – написанными вчера в России. До того это те же факты, те же споры, та же борьба партий и мнений, то же положение народа, та же упорная борьба за представительство народное, за свет, землю и волю, за свободу слова и собраний – что и у нас. Если что не устарело из произведений Жорж Санд для нас, русских – то прежде всего это именно ее политические и социальные статьи. О них мы еще будем говорить не раз.

О двух остальных статейках Жорж Санд в «Просветителе», посвященных: одна – отзыву о книге Жюля Неро «Детская ботаника», а другая «Скаковому Обществу в Мезьере» – сюжете довольно курьезном для пера Жорж Санд, – можно только сказать, что обе они являются жертвами на алтарь дружбы, причем в первой Жорж Санд говорит хоть о всегда близкой ее сердцу ботанике, общей ее страсти с ее другом «Мальгашем» – Неро, предмете их устных и письменных бесед еще с 1828 г. Что касается второй статьи, то она является отзвуком того увлечения верховой ездой и всем спортивно-лошадиным, которое под влиянием графа д’Ора царило в Ногане и в парижской квартире Жорж Санд в середине сороковых годов. В 1845 г. Жорж Санд написала предисловие к книге графа д’Ора «Uti1ité d’u ne Ecole normale d’Equitation»,[417] а в Ногане так увлекались тогда верховой ездой, что Жорж Санд устроила в парке настоящий открытый манеж, где целыми часами скакали верхом и сама она, и Соланж, и Огюстина, и г-жа Виардо, когда она приезжала. В Париже тоже почти ежедневно ездили в манеже, как о том свидетельствуют письма тех лет как самой Жорж Санд, так и Полины Виардо и других друзей ее.

Жорж Санд была очень дружна с графом д’Ором, она руководила и первыми литературными опытами его дочери, известной впоследствии под псевдонимом Т. Бентцона.[418] После смерти гр. д’Ора Жорж Санд посвятила его памяти прочувствованную статью.[419]

Издание «Эндрского Просветителя», пробудив вновь и оживив интерес Жорж Санд к вопросам политики, оживило и сношения ее с разными ее политическими друзьями 1835 года, а также повело и к новым знакомствам, как среди местных политических деятелей, так и среди парижских молодых политических писателей и ораторов. Так, около этого времени, кроме уже упомянутых Луи Блана и Ледрю-Роллена, она либо познакомилась, либо вновь возобновила сношения, личные или письменные, и более дружеские отношения с Ансельмом Пететеном, Анри Мартеном, Барбесом, Мадзини, Бакуниным, Людовиком Бонапартом, Этьеном Араго, супругами Ролан, Бонем (Beaune), Фюльбером Мартеном, Патюро-Франкером, Люме, Александром Ламбером, Эрнестом Перигуа, Люком Дезажем, Эмилем Окантом, Марком Дюфрессом, Виктором Бори, Эдмоном Плошю, Фредериком Дежоржем[420] и т. д., о которых нам много раз еще придется говорить в течение нашего рассказа.

За свои статьи в «Просветителе» Жорж Санд, разумеется, не только ничего не получала, но, как и при основании «Независимого Обозрения», оказала этой газете громадную материальную помощь. Три причины побуждали ее по случаю основания «Просветителя» принести на алтарь своих политических и моральных веровании не только свой труд, время, статьи, но и, не задумываясь, пожертвовать целые сотни и тысячи франков – плод своей неустанной работы:

1) желание послужить «прогрессу» и, в частности, распространению передовых политических и социальных идей среди беррийского населения;

2) желание создать в провинции орган, который являлся бы распространителем философского и социального учения Леру;

3) материально помочь этому самому Леру, окончательно запутавшемуся и не знавшему просто, чем жить. Поэтому она не только, как мы видим, хлопотала об основании «Просветителя», не только устроила так, что печатание поручили Леру, но еще сначала уговорила некоего Шарля Вейре ссудить Леру необходимый капитал для устройства типографии и постройки знаменитого пианотипа. Потом лично просто подарила Леру порядочную сумму денег. Потом поручила ему, как мы видели, устройство отдельного издания ее романов и переговоры с издателями, дабы он мог получить известный процент. Потом обратилась к Вейре с просьбой о новом займе. Наконец, позволила Леру выдать векселя и поставить свои бланки на них.

Все это великодушие, в конце концов, привело к тому, что Жорж Санд просто-таки затянула петлю себе на шее, и в конце 1844 г. должна была, расставшись с Шопеном, Морисом и Соланж, остаться до декабря и начала зимы в Ногане в полном одиночестве, чтобы в тишине как можно более наработать. А годом раньше, кроме того, принуждена была сдать на новых условиях все ноганские земли в аренду, чтобы выпутаться из затруднительного денежного положения.

Друзья Жорж Санд и люди практичные, понимавшие, в какую бездонную пропасть она так великодушно бросала свои деньги, попытались открыть ей глаза на то, что, по их мнению, грозило ей разорением, и старались отговаривать ее от ненужных трат. И когда Жорж Санд вновь обратилась к г. Ш. Вейре с просьбой одолжить ей денег для Леру, то Вейре написал ей по этому поводу письмо, в котором он, во-первых, лично отказывался вторично дать взаймы Леру, а во-вторых, пытался предостеречь и саму Жорж Санд.

Париж. 27 сентября 1844 г.

«Милостивая Государыня.

Я сожалею, что не могу вручить Леру те 1000 фр., о которых вы просите для него, но вследствие разного рода непредвиденных расходов и вследствие сделанной мною покупки я в эту минуту нахожусь в настолько стесненном положении, что не имею суммы, которую вы просите меня уплатить ему.

Но если бы даже эта сумма была в моем распоряжении, я все-таки перед тем, что дал бы ее ему, считал бы своим долгом представить вам, М. Г., кое-какие соображения, продиктованные мне участием и дружбой, которые я питаю к Леру, и сожалением, мною испытываемым при виде того, как он с каждым днем все далее и далее заходит по тому злосчастному пути, на который он вступил около двух лет тому назад. Нельзя более от себя скрывать, после многочисленных сделанных им и столько раз уже безрезультатно повторенных опытов, что Пьер гоняется за химерой, которая поведет лишь к бесполезным расходам, но никогда не дойдет до осуществления. И что не менее