Эта история, конечно, не ускорила переговоров, и они постепенно были заслонены другими надвигавшимися событиями.

В августе же чрезвычайно обострилось положение в Анучино. Находившиеся там войска начали высказывать явное неповиновение Владивостоку. Орудовавший в Анучино партизан Шевченко не только не подчинялся назначенному Владивостоком начальнику, но и грозил короткой расправой политическим уполномоченным. Злостная задержка с продовольствием для Анучинского гарнизона еще более обострила положение312.

В дело вмешалось народное собрание. Левое крыло грозило мне запросом. Наоборот, справа возмущались «подкармливанием бунтовщиков». Буржуазная часть совета министров ультимативно потребовала самого решительного ограничения прав института политических уполномоченных при войсках[74] и подчинения его управляющему военно-морскими делами.

Целую бурю с правой стороны вызвало и мое разрешение на вывоз для Благовещенского гарнизона кожи и бензина. Вопрос этот управляющим финансами был внесен на пленум народного собрания. Это вызвало, наконец, мою резкую отповедь. Страсти несколько улеглись.

Благодаря сильному партийному нажиму рассосалась острота и в Анучино.

Внимание обывателя значительно отвлекалось угрозой начавшейся сильной эпидемии холеры.

При всей густоте туч, собравшихся в августе над Приморьем, грозы все-таки не последовало, но трещина между коммунистами и правыми группировками значительно увеличилась. Это отразилось и на работе совета управляющих, где усилились противоречия и возросла взаимная подозрительность. Стало более трудным и положение срединных связующих элементов.

В буржуазной части совета управляющих начало возникать сомнение в целесообразности их вхождения в кабинет и разделения ответственности за чужую, в конечном итоге, политику. Так, 24 августа, «вследствие совершенно исключительных обстоятельств, совершенно личного характера», ушел с поста управляющего делами торговли и промышленности Б.Ю. Бринер, а через месяц с небольшим покинул свой пост и управляющий иностранными делами В.А. Виноградов. Причина ухода последнего – расхождение в вопросах русско-китайских взаимоотношений. Окрыленное доброжелательным вниманием Москвы, подтвердившей нотой своего представителя Карахана в марте 1920 года суверенитет Китая в полосе отчуждения Китайской Восточной железной дороги и отказ от причитающейся России части боксерской контрибуции, китайское правительство объявило о закрытии русской миссии в Пекине.

Китайский консул во Владивостоке дал слишком распространительное толкование этому акту и декларировал, в связи с закрытием русской миссии, отмену экстерриториальности русских граждан в Китае.

Виноградов считал необходимым заявить решительный протест по поводу этой отмены, но его непосредственный помощник Сквирский, руководившийся значительно более указаниями Дальбюро ЦК РКП, нежели политикой своего шефа, был иного мнения в этом вопросе и добился не только значительного смягчения тона протеста, но и приложения к нему пожелания о своевременности пересмотра в благожелательном для Китая духе всех прежних договоров с царским правительством, так или иначе унижающих суверенитет Китая. Точка зрения Сквирского нашла поддержку в лице председателя Временного правительства и председателя совета управляющих.

Китайский консул весьма ловко использовал и этот случай: в своем ответе ведомству иностранных дел Приморья он совсем обошел молчанием вопрос о протесте и с удовлетворением подтвердил только факт получения заявления о желательности пересмотра договоров.

Ввиду усиливающегося международного влияния в Харбине и несколько сомнительных претензий Франции в отношении Китайской Восточной железной дороги, наметившаяся политика в отношении Китая казалась вполне целесообразной. Левое крыло совета, разделявшее эту точку зрения, оказалось в большинстве. Оно не считалось с теми практическими последствиями, которые самым тяжелым образом отразились на живших на территории Китая русских подданных сейчас же вслед за обнародованием отмены экстерриториальности, как то: уничтожение русских судов, консульской защиты, подсудность русских граждан китайскому суду со всеми его своеобразными особенностями и пр.

Виноградов оказался в меньшинстве и ушел со своего поста.

Вышел из состава кабинета и Исакович, а затем и Циммерман313. Это в связи с общими условиями вызвало кабинетский кризис, однако, ввиду непринятия председателем Временного правительства прошения об отставке всех членов кабинета и имея в виду срочную и неотложную необходимость разрешения вопроса по объединению Дальнего Востока, решено было «поручить председателю совета обратиться к народному собранию с представлением об условиях, при которых возможно продолжение деятельности совета управляющих в прежнем его составе».

Вместо ушедшего И.И. Циммермана в управление делами финансов вступил А.И. Погребецкий.

С уходом чехов интервенция становилась чисто японской. Более или менее влиятельные представительства оставались у американцев и англичан, но и они постепенно сводились к нормальным консульствам, занятым, главным образом, вопросами экономического характера и разбором бесчисленных претензий граждан этих государств по прежним обязательствам различных бывших здесь правительств.

Середина и конец октября ознаменовались целым рядом событий, имевших весьма серьезные последствия для Приморья, а в частности и для Временного правительства.

Верхнеудинское правительство, так своеобразно заявившее в Ганготе о своих претензиях на власть над всем Дальним Востоком, решительно перешло к реализации этих претензий.

При его содействии партизанское движение в Забайкалье, подкрепленное и другими замаскированными силами, оказалось настолько значительным, что могло смело начать штурм семеновской Читы. Скопившаяся здесь так называемая Дальневосточная российская армия[75], возглавляемая генералом Лохвицким, не имела особой склонности к защите Семенова.

При ее первом появлении в Забайкалье, под командой генерала Войцеховского, не исключалась даже возможность свержения ею власти самого атамана Семенова. Обычная между антисоветскими группировками вражда нашла себе место и в Чите. Стороны в конце концов помирились, но все же из предосторожности значительная часть Дальневосточной российской армии была выведена из района Читы и разбросана вдоль железнодорожной линии Чита – Маньчжурия, Карымская – Сретенск.