растопила печь, поставила на стол скромный ужин. Берен не мог скрыть восхищения красотой эльфийки: краснел, смущался, пытался что-то рассказывать, однако путался в словах и забывал, что уже говорил, а что нет.

— Смотри, — Эмельдир подозвала жениха, — мне кажется, этим куклам очень много лет! Погляди на ткань платьев и краску на лицах. Как думаешь, сколько веков назад в них играли?

Игрушечные эльфийки с непропорционально-большими круглыми головами, украшенными причудливыми причёсками, одетые в изящные наряды, были очень красивыми, но почему-то пугали. Создавалось ощущение, будто каждая из них — мёртвое существо, которое вот-вот зашевелится.

— А вдруг в них заперты души тех, кто жил здесь раньше? — жутким голосом заговорила девочка. — Может быть, родня хозяйки вовсе не уехала! У-у-у-у!

— Только не спрашивай об этом, — заранее пресёк вероятную неловкую ситуацию Барахир.

— И не спрошу. Но спать с этими куклами в одной комнате не буду!

***

— Наши дети сбежали из дома, — умалчивая самое некрасивое, рассказывал за столом Берен, смущённо улыбаясь хозяйке и на всякий случай поглядывая на Эрьярона, словно на строгого родителя. — Я всё бросил, побежал их спасать, а теперь не знаю даже, жив ли кто-то из моей семьи! Я учил детей и взрослых истории нашего народа, рассказывал, как это прекрасно — подвиги на войне, убийство врагов, но я не думал, что мой род станет для кого-то врагами, удобными для снискания боевой славы!

Эльфийка слушала, молча кивая, и её дивное сияние словно угасало. Эльдиэ будто обращалась в призрак, воспоминание, теряя телесный облик. Изменился даже её голос, когда она вдруг начала петь, смотря на вечерний сумрак за окном:

— В этом городе света больше нет,

Одиночество так быстро для меня

Стало лучшим другом,

И теперь не нужно

Мне играть такую непростую роль.

Но прошла печаль, и утихла боль,

И давным-давно закончилась гроза…

Птицей пролетая, память оставляет

Лёгкий след, как будто мой судьбе ответ.

Поздно, слишком поздно,

Жертвенным огнем своей души

Я сжигаю всё, он так спешит

Навсегда тебя оставить в прошлом.

И, возможно,

Станешь самой горькой из потерь,

Только, знаешь, завтра, как теперь,

Ни о чём не пожалею я.

***

— Я не могу здесь спать, — Эмельдир среди ночи села на кровать к Барахиру, потрясла юношу за плечо. Её огромные, выпуклые на миниатюрном лице глаза сейчас казались ещё больше. — Мне снится бумажный город у моря, который подожгли. А жителей убили. А ещё, там был мёртвый чёрный лес. И куклы эти ещё…

Сын вождя зажёг на столе свечу.

— А мне снилась дорога. С трупами, — вздохнул юноша. — Давай лучше поиграем во что-нибудь.

— На улице.

— Пойдём.

Ночь оказалась звёздной, морозной, с холма у реки виднелись дымы вдалеке. Склоны оказались достаточно ровными и крутыми, чтобы с них получилось кататься. Обнявшись, юные атани со смехом поскользили вниз.

— Хозяйка дома такая страшная, — сказала Эмельдир, прижавшись к жениху, словно к папе или старшему брату. — Я слушала, как она пела: «Станешь самой грустной из потерь», и не смогла это забыть. Я смотрела на кукол и представляла, какую потерю посчитала бы самой грустной. Маму? Кого-то из сестрёнок? Или, может, тебя? Вдруг я умру позже, чем ты?

Барахир не ответил, помог невесте подняться на холм. Неожиданно повеяло холодом, одинокие деревья поблизости показались зловещими путниками.

— Я о другом думал, — сын вождя приобнял снова испугавшуюся девочку. — Мы приедем домой и узнаем много плохого. Если семья Бреголаса не уехала, если они все живы, мне придётся сказать, что их кормилец, возможно, погиб. А ещё я должен буду рассказать тёте Андрет о том, как Фарагор спас нас с тобой, а сам на берег не вышел. Я помню, как он прыгнул в воду, помню стрелы вокруг. Это очевидно, что Фарагор погиб. И мне придётся об этом сказать его маме.

— Он станет самой грустной потерей для тёти Андрет, — покачала головой Эмельдир.

— Ты неправильно запомнила слова, — сказал вдруг женский голос, и лишь через мгновение рядом появилась эльфийка в лёгкой шерстяной накидке, белой с алым узором, похожим на пятна крови на мраморе. — Но это понятно. Пока потери не были для тебя горькими, ты ещё слишком юна. Жаль, что никого из нас это знание не минует. Либо нужно умереть раньше всех. Кстати, кукол можешь взять, если они тебе понравились.

Лишь договорив, эльфийка в одно мгновение оказалась на крыльце дома. Больше, чем в ста шагах от холма над рекой.

— Живых не хорони, а врагов не щади, если не хочешь оплакивать друзей, — сказала вроде бы издалека хозяйка дома, но Барахиру показалось, будто она произносит слова, стоя вплотную. — И всегда решай заранее, кого потерять будет менее больно. Иначе потом, сомневаясь, утратишь всё.

Дочь Берена прижалась к жениху.

— Я не понимаю, — прошептала она, — как эльфы умудряются быть такими красивыми и страшными одновременно! И кукол её я точно не возьму! Вдруг они у меня дома оживут? А вообще, давай ещё покатаемся.

Барахир согласился. Спать действительно не хотелось, а если в дороге сморит — пусть, так меньше тревог. Жаль, нельзя вовсе не возвращаться домой.

***

Чем ближе становился Ладрос, тем мрачнее выглядел Эрьярон, и тем чаще огрызался на любые вопросы Берен. Дорога расширилась, пней и поломанных кустов стало больше, однако мусор нигде не валялся — видимо, что не успели убрать, припорошило снегом. Впереди послышалось ржание лошадей, и, как только лес расступился, вернувшимся домой людям предстал живописный пейзаж, украшенный виселицами, а на въезде в город сына ждал вождь верхом на вороном эльфийском скакуне, в окружении целой армии охраны. Заметив Барахира, Брегор обернулся назад, что-то крикнул, потом спешился и швырнул на дорогу связанного окровавленного мужчину в тряпье, едва живого от травм и холода.

— Этот человек убил твою сестру, — заявил отец ошарашенному сыну. — Твой долг как брата расправиться с ним.

Примечание к части Песня Н. Подольской «Поздно»

Алое закатное небо