Инголдо — правителю Нарготронда, Дортониона, Тол-Сириона и прилегающих земель, ведь совершенно нечего больше делить!

— Сейчас мои деяния прекрасны! — хохотали наугрим, скорее всего, не знавшие, кто и зачем сочинил то, что им сейчас казалось таким забавным. — Прекрасней чем у многих королей,

Дороги и чисты, и безопасны.

Но правлю я и понимаю ясно,

Что над любовью короли не властны,

Причём ни над чужой, ни над своей.

Вспомнив, как Сайвэ грустно смеялся над собой из-за «подозрительной песни» про травоядного кузнечика, верные короля Финдарато постарались не обращать внимания на очередную странную музыку, к тому же у Эрьярона и вовсе не находилось поводов для веселья. Однако услышанное неумолимо врезалось в память.

— Я был юнцом довольно романтичным

И к музыке любовь боготворил.

Но мой отец распорядился лично, 

Чтоб вёл себя я тихо и прилично!

Судьба взглянула мне в глаза цинично:

Жена пришла, и пыл в груди остыл.

Зато не остывает славный ужин,

И праздничное ждёт нас торжество,

Где я король и неплохой к тому же!

И речь моя — не мальчика, но мужа!

Но снег и без моих указов кружит.

Прошло сто лет, и что? Да ничего!

Тучи постепенно рассеивались, в лесу становилось светлее, и даже наугрим, продававшие всем встречным похожие на шлемы тёплые шапки, не раздражали. Гораздо неприятнее было осознание, что новости для Берена и Барахира окажутся весьма недобрыми, если подтвердятся.

— Всё стало предсказуемым в природе!

Не но́во или, может, не ново́.

Красотки одеваются по моде,

Родится хлеб, вино в подвалах бродит.

И солнце всходит, а потом заходит!

А я король, и что? Да ничего!

Удивившись, что песня из Хэлкараксэ не просто сохранилась в веках, но и изменилась вместе с Ардой, а, значит, кому-то до сих пор нужна, Эрьярон выругался, надвинул на глаза капюшон и поспешил прочь от раздражающего подозрительного веселья.

***

Эмельдир сладко спала, несмотря на холод и шум вокруг. Девочка ночевала в крытой телеге, утверждая, что охраняет вещи, и никто с ней не спорил — охраняет, так охраняет. Закутается в шерстяное одеяло по самый нос и защищает добро. А как иначе это делать?

Барахир посмотрел на невесту. Какая же она милая! И такая беззащитная, хрупкая! Маленькая. Да, порой невыносимая, но…

В сердце давно зрела злость на Берена за его отношение к младшей, неудобной, дочери, и сейчас, когда тревожные вести липли друг к другу, словно снег в оттепель, вырастая в глыбу, способную сорваться с крыши на голову прохожего и убить, молчать не осталось сил. Спрыгнув на пока не чищенную дорогу и сразу ощутив попавший в не по погоде лёгкую обувь снег, сын вождя поспешил туда, где точно знал, сейчас находился родич.

— Как твои глаза? — спросил осторожно умывавшегося адана юноша. — Лучше?

— Спасибо, — сухо отозвался Берен, промакивая ресницы платком. — Конечно, лучше. Почти прошли! Но, мне кажется, это последнее, что нас должно сейчас волновать.

— Одно из последних, ты прав, — перешёл в наступление Барахир. — А первое — как ты собираешься дальше строить отношения с Эмельдир? Я знаю, что было раньше, и не надо оправдываться. Мне нужен только ответ на мой вопрос.

— Что? — высокий, превосходящий в росте юношу более, чем на голову, Берен нагнулся, некрасиво сгорбив и без того не слишком ровную спину. Худое бледное лицо ещё сильнее вытянулось. — Я буду воспитывать дочь, не спрашивая ничьего мнения! Эмельдир должна быть примером другим! Хорошим, а не дурным примером! Она не должна позорить отца и, — учитель надрывно кашлянул, — мужа! Будущего! Тебя! Ты понимаешь, что в последнее время старшая ветвь рода Беора и без того даёт сомнительные плоды, так ещё и Эмельдир…

— Что бы она ни делала, — тоже повысил голос Барахир, — не смей её бить! Если сам слабак и хочешь хоть кого-то быть сильнее, помни — только у жалких слабаков нет друзей! А у Эмельдир есть!

— Ты ещё не вождь, чтобы мне указывать! — рявкнул не слишком убедительно Берен. — Если бы не я…

Ощутимый удар кулаком в челюсть заставил отпрянуть и в растерянности схватиться за лицо.

— Полагаю, я вам помешал, — словно из-под земли появился Эрьярон, на одежде которого не было ни снежинки, будто эльф только вышел из дома, — однако разведке позволено даже у короля появляться, не предупреждая.

Книжник покраснел, как впервые признавшийся в любви юнец. Барахир смутился, однако гордо вскинул голову и скрестил руки на груди. Сопровождавшие Берена собратья, которые, разумеется, наблюдали за происходящим, усиленно занялись делами.

Верный короля сделал вид, будто ничего не заметил.

— Мятеж подавлен, — сообщил он совершенно бесстрастно. — Можете спокойно возвращаться домой.

— Но… — Берен вдруг в панике заметался, посмотрел на своё отражение в котле с водой, потом — на салфетку, потёр челюсть. — Вот так? Как? И всё?

Из телеги высунулась хихикающая Эмельдир, подозвала жениха.

— Папка так реагирует, — шепнула девочка, — словно ему стыдно показаться перед роднёй с опухшей рожей.

— И с синяком, — Барахир многозначительно потёр кулак. — Я ему показал, что бить слабых плохо.

— Показал, ударив слабого? — от души расхохоталась Эмельдир, хлопнула жениха по плечу.

— Я правильно понял, Эрьярон, — сын вождя отошёл от невесты, поджав губы, — что раз мятеж «подавлен», значит, с моим отцом всё в порядке?

Эльф кивнул и пошёл за вещами в палатку, не оставляя следов на свежем снегу.

— Есть и другие новости, — сказал Эрьярон, не оборачиваясь, — непроверенные, поэтому я не стану говорить о них, чтобы не множить сплетни. Поехали, иначе снова попадём в метель.

— Что же там за новости? — заволновалась Эмельдир.

— Похоже, речь о чьей-то смерти, — опомнился Берен и схватился за горячий котёл. — Что бы это ни было, надеюсь, слухи не подтвердятся. Ай! — подул он на ладони. — Да что за новая напасть?!

***

Первого раненого притащил старший из родных детей Бериль:

«Сестра, помогай, иначе помрёт. Видишь, стрела в бочине?»

Аданэль всех сыновей приёмной матери называла братьями, однако в глубине души всё равно оставался горький осадок, и считать себя полуэльфийкой было приятно, мол, да, у кого-то есть любящие родители — настоящие мама и папа! — зато я из Старшего Народа. Вот так-то.

Помогать раненому взялись сразу несколько женщин, однако ничего сделать не смогли. Второго принесли незнакомые люди, третьего — кто-то приволок и