— Извини, Мануэл, наверное, все это для тебя ужасно скучно: праздники, наряды, развлечения беззаботных женщин. Лучше ты расскажи — как прошла поездка?

Мы продолжали разговор еще полчаса, ни разу не упомянув больше немцев. Однако они незримо присутствовали рядом с нами.

— По-моему, сейчас время ужина, — сказал да Силва, посмотрев на часы. — Как насчет того, чтобы…

— Я совершенно без сил. Может, перенесем ужин на завтра?

— К сожалению, это невозможно. — Мануэл поколебался несколько секунд, прежде чем продолжить, и я затаила дыхание. — У меня назначена встреча.

«Давай же, давай, давай!» Оставалось лишь чуть-чуть его подтолкнуть.

— Как жаль, это последний вечер, который мы могли бы провести вместе. — Мое разочарование казалось абсолютно искренним — почти таким же, как желание услышать то, чего я ждала столько дней. — Я уезжаю в Мадрид в пятницу, на будущей неделе меня ждет много работы. Баронесса де Петрино, супруга Лазара, дает прием в следующий четверг, и полдюжины моих немецких клиенток…

— Я бы хотел тебя пригласить.

Сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

— Это будет небольшая встреча моих друзей. Немцев и португальцев. У меня дома.

59

— За сколько вы отвезете меня в Лиссабон?

Человек посмотрел по сторонам, проверяя, не следят ли за нами, снял кепку и яростно почесал голову.

— Десять эскудо, — сказал он, не вынимая изо рта окурок.

Я протянула ему двадцать.

— Поехали.

Я не могла заснуть этой ночью: чувства и мысли бурлили, не желая покидать мою голову. Удовлетворение от того, что дело наконец сдвинулось с мертвой точки, тревога перед ждавшим меня испытанием и горечь из-за подтвердившихся худших подозрений. Но больше всего меня одолевал страх, ведь я знала, что Маркусу Логану грозит опасность, о которой, вероятно, он даже не догадывался, а у меня не было возможности его предупредить. Я не имела ни малейшего понятия, где его можно найти: нам довелось столкнуться в двух совершенно разных и далеких друг от друга местах. Наверное, только в офисе да Силвы удалось бы что-то узнать, но я больше не хотела, во избежание подозрений, обращаться к Беатриш Оливейре — тем более после того, как ее шеф вернулся на место.

Час ночи, половина второго, без четверти два. Меня бросало то в жар, то в холод. Два часа, десять минут третьего. Я поднималась с постели несколько раз, открывала и закрывала балкон, выпила стакан воды, включила свет и снова его погасила. Без двадцати три, три, три пятнадцать. И вдруг пришло неожиданное решение. Или, во всяком случае, нечто похожее на него.

Я облачилась в самую темную одежду, какая только имелась в моем шкафу: черный мохеровый костюм, длинный жакет свинцово-серого цвета и широкополую шляпу, которую надвинула до бровей. С собой я взяла лишь ключи от номера и небольшую пачку банкнот. Больше мне ничего не требовалось, за исключением, конечно, удачи.

Я спустилась на цыпочках по черной лестнице — кругом стояла тишина, и все погрузилось во мрак. Я шла, с трудом ориентируясь в темноте и подчиняясь в основном интуиции. Кухни, кладовые, прачечные, котельные. Мне удалось выйти наружу через заднюю дверь подвального помещения. Конечно, не самый лучший вариант — через этот ход выносили мусор. Что ж, по крайней мере это мусор богатых.

Была глубокая ночь; лишь казино, находившееся неподалеку, сверкало огнями и время от времени раздавались голоса припозднившихся гуляк: прощания, приглушенный смех — и звуки отъезжающего автомобиля. И наконец — тишина. Подняв лацканы жакета и сунув руки в карманы, я приготовилась ждать и уселась на бордюр за кучей ящиков из-под сифонов. Я выросла в бедном квартале и прекрасно знала, что движение начнется очень скоро: множество людей вынуждены вставать ни свет ни заря, чтобы обеспечивать беззаботную жизнь тем, кто позволяет себе нежиться утром в постели. Еще не было четырех, когда в нижнем этаже гостиницы зажегся свет, и вскоре на улицу вышли двое работников. Они остановились, чтобы зажечь сигареты, прикрывая огонек ладонями, и не торопясь удалились. Затем подъехал пикап и, остановившись поодаль и высадив дюжину молодых женщин, так же быстро уехал. Все еще сонные, они вошли в гостиницу — должно быть, новая смена официанток. Вскоре появилась вторая машина — на этот раз мотокар[81]. Вышедший из него худой и небритый мужчина вытащил что-то из кузова и отправился на кухню, неся в руках большую плетеную корзину, судя по всему, не слишком тяжелую — я не разглядела в темноте. Закончив работу, он вернулся к машине, и я к нему подошла.

Я попыталась платком очистить сиденье от соломы, но мне это не удалось. В машине пахло куриным пометом и повсюду валялись перья и яичная скорлупа. Яйца подавались в гостинице на завтрак в виде искусно приготовленной яичницы или омлета, на тарелке с золотистой каемкой. Однако машина, на которой их доставляли от несушек на гостиничную кухню, не отличалась особой изысканностью. Трясясь в мотокаре, я старалась не вспоминать мягкие кожаные сиденья «бентли» и Жуау. Я сидела справа от водителя, и мы едва умещались с ним в тесноте кабины. Но хотя и сидели, прижавшись друг к другу, за всю дорогу не обменялись ни словом — я лишь назвала адрес, по которому меня следовало отвезти.

— Это здесь, — сказал водитель, когда мы наконец приехали.

Я узнала фасад.

— Еще пятьдесят эскудо, если заберете меня отсюда через два часа.

Водитель, тронув козырек кепки, молча дал мне понять: договорились.

Подъезд был закрыт, и я села на каменную скамейку, дожидаясь ночного сторожа. Эти томительные минуты я провела, снимая с одежды прилипшие перья и соломинки. К счастью, мне не пришлось ждать слишком долго: сторож появился через четверть часа, размахивая огромной связкой ключей. Я кое-как изложила ему историю про якобы забытую сумку, и он впустил меня в дом. Я нашла имя на почтовых ящиках и, бегом поднявшись на два пролета, постучала в дверь массивным бронзовым кольцом.

В квартире быстро проснулись. Сначала за дверью послышалось шарканье, словно кто-то устало волочил ноги в старых тапочках, затем в открывшемся дверном глазке появился темный, припухший спросонья и удивленный глаз, и наконец раздались более энергичные, быстрые шаги и тихие, торопливые голоса. И хотя они были приглушены толстой деревянной дверью, я сразу же узнала один из них. Он принадлежал именно тому человеку, которого я искала. Я окончательно в этом убедилась, когда в глазок на меня посмотрел живой голубой глаз.

— Розалинда, это я, Сира. Открой, пожалуйста.

Послышался скрежет отодвигаемой задвижки. Потом еще.

Наша встреча была порывистой, полной сдержанной радости и взволнованного шепота.

— What a marvelous surprise![82] Но что ты делаешь здесь посреди noite[83], my dear? Мне сказали, что ты приезжаешь в Лиссабон, но я не должна с тобой видеться. Ну же, рассказывай, как там в Мадриде? Как жизнь?