— В молодости я тоже очень метко стрелял! — гордо заявил Берен, швыряя лису в кусты и вытирая об себя ладони.

— Разумеется, — отозвался эльф.

Дальше шли в молчании. Последний привал устроили глубокой ночью, поскольку ни один из людей не признавал сложность передвижения в темноте без отдыха. На рассвете, зевая и тихо ругаясь, спутники Берена двинулись в дальнейший путь и к полудню лес заметно поредел, а издалека донеслись звуки оживлённой торговой дороги, которые ни с чем перепутать было невозможно.

Пришли! Наконец-то! Теперь только ждать вестей.

Ну зачем меня родили?!

В последние несколько дней, которым давно потерялся счёт, почти не кормили, поэтому в еду уже годилось всё, что удавалось жевать. Поначалу тянуть в рот вонючую солому с пола было брезгливо, но постепенно начала нравиться и она, поэтому узник уже не выбирал посуше и посвежее. Голод до трясучки заставлял забывать обо всём, кроме единственного стремления — насытиться.

С тех пор, как его первый раз всерьёз избили таргелионские тюремщики, а потом кинули в крошечную камеру, где больше никого не держали, прошло уже неизвестно сколько времени, но ничего не менялось. К лучшему.

От нечего делать, а заодно из расчёта побесить караульных и добиться хоть какого-то разговора, заключённый принялся орать песни, жуя и плюясь соломой:

— Вот я! Бедный я!

Вам-то что? Да вам всё прекрасно!

У вас — дом и семья!

А моя судьбина ужасна!

Всю жизнь мою ни отца, ни матери,

Ни любви, ни ухода никакого!

Зато меня били-колошматили!

Погляди — места нет на мне живого!

— Скучно стало, да? — появился самый отвратительный в Арде эльф, до встречи с которым узник не догадывался, что представитель Старшего Народа может вызывать столько крайней неприязни.

— Папа-а! Мама-а! — невозмутимо продолжал голосить исхудавший грязный мужчина. — У меня на сердце рана!

Где вы-ы-ы бы-ы-ыли-и?!

Ну зачем меня родили?!

— А я думал, ты решил мне что-то сказать, наконец.

— Дай покурить, а? Тяжко очень.

Отвратительный эльф исчез из крошечного окошка, и заключённый уже подумал, что эта мерзость вернётся нескоро и с косоглазыми стражами, чтобы снова выбить из непокорного преступника дурь, однако в коридоре почти сразу послышались шаги Нолдо, крошечное окошко открылось, и узник едва не заплакал от радости, почувствовав запах дешёвого табака, который последний раз курил в далёком детстве, не имея возможности купить что-то получше.

— М-м-м-м! — протянул он с наслаждением. — Ладно, теперь я готов поговорить.

— Ты знаешь вопросы, на которые нужен ответ, — бесстрастно проговорил тюремщик.

— Да пойми ты, наконец! — узник подскочил к решётке в окне. — Такие дела делаются теми, кто знает друг друга по одноразовым кличкам, взятым только для одного дела! И внешность у твоих стражей для меня неотличима! Они все на одно лицо! А общались мы в темноте! И братья твои оссириандские для меня на одно лицо! Головы серые, глаза зелёные, одежда тёмная. И то, что один — Серый Дуб, другой — Серый Клён, а третий — Ольховник, тебе ничем не поможет! Единственный, кого я знал из всей нашей, как ты говоришь, банды, на берег не выбрался. Я видел, как он прыгнул, и всё.

— То, что ты не видел, ничего не значит.

— Хорошо, но его имя я уже называл. Дай ещё курить. Пожалуйста.

Эльф, как ни странно, согласился, а потом заговорил сам.

— Понимаешь, человек, — подчеркнув расовую принадлежность, Нолдо хмыкнул, — если дотянешь до суда, утопишь свою короткую жизнь в выгребной яме. Я расскажу тебе коротко, что там будет, а ты делай выводы. Так как ты — единственный, попавшийся преступник-чужак, а остальные твои сообщники, вероятно, мертвы, либо уже осуждены за помощь тебе, однако, как таргелионские подданные, имеют возможность отработать любую провинность, тебе возмещать весь ущерб, ведь зачинщик именно ты. Стоимость украденного леса ты оплатишь несколько раз, поскольку пострадали от тебя многие, кто на этих брёвнах бы заработал. Я не делал расчётов и не знаю, какую именно цену за одно дерево назначит суд, с учётом сезона, распространённости породы, качества древесины, в зависимости от погоды и тому подобного, но примерно прикинуть могу. Ты должен будешь оплатить работу судей и казначеев, которые тратят время на изучение твоего преступления, а изучать им приходится много. Предположим, это два золотых. Если ты не знаешь ценности наших мирианов, поясню: чтобы заработать один такой кругляш, извозчику нужно проработать два года без отдыха.

Заключённый скривился, прекрасно зная, сколько на самом деле имеют прибыли возницы, беря неучтённые в грамотах и счетах мирианы за каждую кочку просёлочной дороги.

— Ты украл лес в Оссирианде, а значит, это ты спилил все те деревья, ведь лесорубов ты не выдал, — продолжил мерзкий эльф. — В среднем, одно семиреченское полено обходится в серебряную дюжину. Для понимания — это оплата труда лекаря за срощенную кость. Если у тебя было двести брёвен, предположим, значит, тебе придётся за их заготовку заплатить годовую работу целителя-костоправа. Далее, ты вывез груз, не переписав его на трёх постах. За это штраф, думаю, сотни четыре серебром. Самодельные плоты запрещены таргелионским законом, так как опасны для груза и тех, кто его везёт. Ещё сотня. Кража деревьев из Оссирианда в Таргелионе карается публичной поркой, и я полагаю, тебя этим не испугать, поэтому можно не упоминать. Но если бы тебя судили вожди Семи Рек, тебя бы пустили в полёт сосновой катапультой. Поверь, это хуже, чем кажется: большинство таких пусков оканчиваются не смертью, а тяжёлыми травмами, после которых преступник ещё живёт какое-то время, беспомощно валяясь в кустах или болоте. Но тебе повезло — ты попал к милосердным подданным нолдорана Морифинвэ Карнистира Феанариона.

— Дай ещё закурить.

Эльф легко выполнил просьбу.

— Так как ты пытался подкупить королевскую стражу, — продолжил он зачитывать примерный приговор, — тебе полагается штраф в размере жалования каждого пострадавшего, и тут может быть как медь, так и серебро, в зависимости от заслуг честных защитников. За то, что твой груз попал в реку и создал трудности прохода судов, напугал жителей, подверг опасности пожара прибрежные поселения, тебе придётся компенсировать убытки всем пострадавшим, а их, поверь, немало. Особенно много придётся заплатить перевозчику молока, так как его товар быстро портится, и ждут его к определённому