Адияль выплыл, но его лёгкие уже приняли какое-то количество воды, а сил не осталось, чтобы добраться до берега. Его красные от соли глаза увидели свет. Не было ни дождя, ни грома, ни блеска молний, ни туч, ни слез. Был лишь солнечный луч. И была радуга, своей красочностью способная затмить горе даже самого отчаявшегося человека.

На берег юношу вытащил Эйдэнс, проследивший за ним до самого побережья. Он же проделал манипуляции для спасения его жизни, выкачав всю воду из дыхательных путей. Откашлявшись и отдышавшись, Адияль кое-как осилил произнести:

— Я видел мою семью…

— Вот и славно, потому что к ним тебе не скоро предстоит вернуться… Господи! Да я сам чуть не ушёл ко дну, вытаскивая тебя!

Добравшись до ближайшей ратуши, Адияль и Леонардо Эйдэнс продолжили разговор, уже будучи высушенными и согретыми.

— Что намерен делать дальше? — поинтересовался Эйдэнс. Его глаза цвета янтаря уже смотрели иначе, нежели в предыдущий раз. Если в первую их встречу королевская десница относился к этому голубоглазому своенравному сынку знатного генерала, скорее, снисходительно, то сейчас смотрел уже близко к тому, чтобы назвать сочувственно.

— Думаю, отправиться на службу. Закончить начатое моим отцом и учителем. Но для начала… Я хотел бы дослушать историю о том, кто убил мою семью.

— Думаю, ты бы хотел узнать это из уст твоего отца.

— В каком смысле?

— Не хочешь пройтись до лагеря Эверарда Медбера?

Адияль вопросительно посмотрел на собеседника.

— Во всяком случае, отсюда это, стало быть, не так далеко, как до столицы, — спустя время ответил Леонель.

По дороге Адияль размышлял о своей жизни. В частности, он вспоминал отца. Адияль провел непростительно мало времени со своим родителем, чем старший брат. И гораздо чаще грубил, ослушивался, делал всё наперекор его советам. И несмотря на всё это, отец продолжал любить Адияля, заботился о нем, переживал. Тогда Адияль этого не замечал, а сейчас по этой причине он ненавидит себя настолько сильно, насколько это возможно. На самом деле причин было больше, но осознание этой пришло позже остальных, что и задевало его. Подумать только, за столько лет он так редко говорил, что любит отца. А сейчас его нет. Ныне уже не так просто простить себя, учитывая, что клятвы его не выполнены. Последнее, что просили от него самые близкие люди, он не в состоянии сделать. Остаётся лишь одно, чтобы удостоиться возможности прибыть на ту сторону: взять весь остаток силы в кулак и броситься на лезвие судьбы в последний раз. Вызвать её на дуэль и пасть смертью храбрых. Если своя жизнь кончена, то сделай хоть что-то, что ты можешь ради других. И это что-то — спасение Родины.

После обильных дождей, бесконечных туч и гроз земля стала другой… Так свежо, так красиво! Всё блестит, всё сверкает! Мир будто другой, будто очистился от всего плохого, что в нем было. Но это лишь иллюзия… Изменить жизнь способны лишь сами люди. Верно, дело не в других, дело в себе: каждый из нас способен изменить всё! Абсолютно всё! Как я не понимал этого раньше! Ведь и природа — она не зависит от нас, она сама решает, что ей нужно, что ей необходимо. Сама очищает себя, сама принимает решение о смене своих тонов, о смене своего вида. Может, в этом вся суть? Может, и мне стоило попробовать… Или… Наверное, уже поздно. Всё кончено и ничего не вернуть. Не вернуть мертвых к жизни. И не вернуть угасшим лучам былой свет. Луч — он появится, он и угаснет во мгновение. Я — угасший луч, — заключил в своих размышлениях Адияль.

Тем временем они приехали. Лагерь пустовал. Все те юные солдаты, что числились здесь, давно ушли на фронт и сейчас, наверное, выполняют какие-то спецзадания по разведке вражеских земель.

— Нам чуть дальше. Туда, где последний раз вздохнул твой учитель, Адияль, — с оттенком печали сказал Эйдэнс.

Леонель последовал за ним. Протаптывая все те дорожки, где когда-то он, будучи ещё ребёнком, радовался и искренне любил, непроизвольно останавливался, касаясь рукой объектов его прошлого. Эти деревья, тренировочные манекены, сооружения для оттачивания боевых навыков, родные бревна, на которых он сидел со своими друзьями, собираясь вокруг костра и травя байки, — всё было пропитано теплом и неосязаемым запахом горечи.

— Это мой дом… — вырвалось из уст Леонеля.

Леонардо Эйдэнс, сам не понимая почему, сочувственно взглянул на него. Он мысленно чувствовал всю боль, перенесенную этим юнцом, и знал, как многое это место значит для него и насколько многое оно хранит.

Зайдя в комнату, где в свой конечный путь отправился легендарный разведчик Эверард Медбер, Адияль не совладал с собой и рухнул на колени, закрыв глаза рукой. Именно здесь, где ещё витал дух учителя, Адияль дошёл до точки, когда невозможно стало сдерживать эмоции.

Леонардо Эйдэнс взял со стола, покрытого многослойной пылью, письмо, уже пожелтевшее с течением лет, и передал его Леонелю. И вышел, посчитав это наиболее верным поступком в данной ситуации.

Сыну, которого я бросил,

Здравствуй, Адияль. Я не знаю, когда ты прочтёшь это письмо. Я передал его твоему учителю в надежде на то, что он поймёт, когда это будет нужно сделать.

Возможно, что когда ты его прочтёшь, меня уже не будет в живых. Вернее, я хотел бы, чтобы это было так. Просто я не знаю, смогу ли я когда-то решиться отдать тебе его лично. Здесь я напишу всё, что я хотел бы сказать, но, возможно, так и не сказал. Из меня вышел плохой отец и плохой муж. Не буду искать себе оправданий. Потому лишь попрошу прощения. Возможно, будь другое время и другие обстоятельства, всё сложилось бы иначе. Но всё так, как есть.

Я связался с плохими людьми, Адияль. Очень могущественными людьми. Правда в том, что, кажется, я принял решение, забыв о тебе, о Зендее… Я выбрал тот путь, к которому меня готовили с детства. Я поступил верно, если смотреть на вопрос с ракурса солдата. Я, впрочем, и есть солдат. Но я об этом жалею. Выбор, который был очень сложным, стал решающим не только в моей жизни, но и в жизни моих детей. Пытаясь быть рыцарем со знаменем в руках, который в то же время держит в другой руке свое дитя, я вынес приговор всем. Я знаю, что меня когда-то не станет. И знаю, чьей рукой это будет сделано. Знаю и то,