— Ты же ему отец, — нежно произнесла Барадис, — батя.

— Батя, — вождь покачал головой. Он хотел сказать что-то ещё, но аданет слегка потянула за шёлковый шнурок, на котором висела камея, напомнив о её существовании, и слова застряли в горле.

Брегор напрягся. Сколько раз он думал снять медальон? Уже и не вспомнить. Однажды эта красивая вещица стала символом прощения, воссоединения семьи. Тогда была жива Мельдир и любовь к ней, не случилось очень многого, а образ кровавой лестницы во сне оставался неизменно ярким и порой пугал сильнее, чем реальные события.

Невольно подумалось, что Барадис даже представить не может, какой смысл вложен в подарок-камею, и какие были сказаны слова, когда Мельдир вручала мужу оберег.

Защитница. Если её снять, ничего не изменится. Сказка об особом значении изображения — просто выдумка для привлечения покупателей. Но что-то останавливало каждый раз, когда рука тянулась к серо-бордовому агату. Что-то заставляло менять истрепавшиеся шнурки на новые. Что-то, с чем было страшно расстаться.

Неожиданно вспомнилось, как гном, говоривший про смерть мастера, сделавшего камею, и выгоду от роста цен на засиявшие вечной славой создателя вещи, называл человеческого вождя лордом.

Хорошо ли это? В языке атани-эдайн много слов заимствовано из эльфийских и гномьих наречий, и Берен с Андрет проводят уйму времени за поиском и придумыванием собственных выражений и сочетаний звуков, ни на что не похожих, да только новые словари не используются нигде, кроме их школы. Брегор подумал, что в глубине души хотел бы называться лордом или… Араном! Но как же тогда традиция? Владыки из рода Беора всегда были вождями, и смена титула станет предательством памяти предков. Прапрадед Беор не стал именоваться лордом, как не стал и дед Борон после него. Зачем что-то менять, потакая желанию приблизиться к эльфам?

«Пёрнешь в момент соития — так он вечно помнить будет!» — прозвучал, как наяву, голос воительницы из Барад Эйтель с валинорским именем. Интересно, как она? Жива? Здорова? Не попала ли в лапы оркам?

Сейчас то, что заставляло чувствовать стыд в молодости, вызывало только улыбку.

Барадис больше ничего не говорила и не спрашивала, только осторожно, однако уверенно, по-хозяйски разминала стареющему вождю плечи и спину, и Брегор вдруг подумал, что встретил любимую женщину слишком поздно. Сколько им суждено быть вместе? Сколько времени из отведённого удастся полноценно наслаждаться жизнью? Сколько ещё будет приносить радость супружеская постель?

Стало горько до рези в глазах. Брегор посмотрел на письмо сына, на скользящую по плечу руку Барадис и одним резким движением снял с шеи медальон.

***

— Зима близится, мужики.

Плотник закрыл дверь кухни, подбросил дров в печку.

Собравшиеся у него дома атани внимательно посмотрели на пожилого приятеля, всегда готового помочь словом или делом. Среди ближайших к вождю людей Гарадор никогда не был, однако уважение в народе имел.

— Видите? — продолжил он говорить, ставя на стол бочонок браги и простые закуски. — Мы тут все старики уже седые. Мы, конечно, ещё ого-го! И поле вспашем, и гроб соседу сколотим, и жену порадуем. Но! Работки зимой всем прибавится. А кто её делать будет, а? Молодые все на фронт ушли! А мы не выдюжим столько. Года не те. Что делать-то будем?

Повисло молчание. Проблема отсутствия работников уже не раз так или иначе обсуждалась, но раньше всё сводилось к утешительному: «Да вернутся! Да будут тебе помощники!»

Теперь же стало ясно, что с эльфийского фронта домой едут далеко не все. Причины разные, но результат один.

— Что делать будем? — вопрос повторился.

Гарадор посмотрел на друзей: столяры, кузнецы, пахари, каменщики. Здоровые крепкие мужики. У всех семьи, дети-внуки малые. Жить как-то надо.

И все здесь собравшиеся помнят бунт против Борона, вспыхнувший вместе с городом, поскольку спившийся вождь совершенно не понимал, что нужно его народу.

Что будем делать? Ясно же — действовать. Пока ещё есть время до зимы. Пока ещё крепки руки, чтобы поднять топор дровосека или молот кузнеца. Пока ещё силён дух.

Простить и позволить?

Закутавшись в старые тряпки, девочка с узким личиком, огромными чёрными глазами и колючим, полным презрительного недоверия взглядом подбежала к телегам торговцев, протягивая треснутый глиняный горшок:

— Один мириан! Пожалуйста! Или хлеба! Хоть чёрствого, хоть плесневелого!

— А не боишься, малышка, у чужих еду брать? — перегнулся через борт гружёной повозки черноволосый эльф. — Вдруг подсыпят что, и проснёшься в подвале с грязными мужиками?

— Тогда мирианы дай. Пожалуйста!

Лицо незнакомца стало потрясающе задумчивым, словно ему подкинули неразрешимую задачу.

— Ты ведь не местная, — сказал он вдруг, косясь на сидевшего рядом приятеля-человека или полуэльфа с длинным, мелко исписанным свитком. — И здесь недавно. Чья ты? Откуда?

Девочка отпрянула, в широко распахнутых выпуклых на худом лице глазах отразилось недоверие и какая-то звериная настороженность.

— Есть кто-то, запугавший тебя и запретивший называться? Тебе позволено просить помощи только мирианами? Скажи правду, малышка.

— Её откровенность оплачивается отдельно, — вставил веское слово мужчина со свитком, поправляя рукава строгого шерстяного плаща без украшений.

— Да кто ты такой, чтоб тебе правду говорить?! — фыркнула аданет, отпрыгнула от телеги и бросилась наутёк.

— Ничего, научится быть покорной, — хмыкнул гном с соседнего обоза. — И ротик по делу открывать так, чтобы мирианы во все карманы насовали. Но пока маленькая ещё. Такая только орочью всякому интересна, а они точно платить не станут.

— Она не маленькая, — смотревший за порядком человек средних лет с повязкой на глазу облизнулся. — Мордочка детская просто, а если тряпки размотать, тельце там уже мягкое.

Эльф со вздохом покачал головой, гном отмахнулся.

Тем временем девочка уже скрылась между ближайшими постройками, и все трое отвлеклись на более насущные проблемы.

***

— Здравия, господин, подкинь меди на табак, а то не хватило, а курить охота! — высокий худой парень с умными карими глазами, выдававшими в нём воспитанника хорошей семьи, одетый во что-то поношенное, улыбнулся прохожему с красивой резной трубкой.

— Работай иди, — огрызнулся тот, однако мирианов дал.

— Как раз туда иду, господин! Спасибо.

Раскланявшись, юноша спрятал кругляши и деловито пошёл по городской улице, то и дело обращаясь к тем, кто не видел, что