В сентябре Ноа не стал бы об этом даже думать и просто расхохотался бы Роджеру в лицо. Но обстоятельства изменились. Вполне возможно, что он решится остаться. По многим причинам.

– Мы говорили с вами об одном годе, и это я по-прежнему могу вам обещать, – сказал он.

– Вы ввели в курс обучения такие интересные программы. Мне бы хотелось, чтобы эти курсы были продолжены и даже расширены. Если дело все-таки дойдет до суда, то, вероятно, вашим начинаниям не суждено продлиться. Опекунский совет прежде всего захочет дистанцироваться и от вас, и от всех ваших начинаний, что означает окончательную гибель для школы в виде медленного регресса. Это и происходило до вашего приезда сюда. Вас могут обвинить наравне с доктором в попустительстве низменным инстинктам. У Опекунского совета не будет выбора – им придется принести вас в жертву, дабы сохранить лицо школы.

Ноа отлично понимал это. Ведь он был реалистом. К сожалению, если он будет привлечен к суду, то, независимо от его исхода, снова найти директорскую работу будет очень трудно. Конечно, он сможет вернуться на работу в Фонд, но это совсем не то, о чем он мечтал.

– Я дам вам знать о результатах завтрашних переговоров с Клинтом, – сказал Роджер. – Если же вы узнаете что-нибудь существенное до завтра, позвоните. Так или иначе, с этим делом необходимо разобраться поскорее.

Ноа прекрасно понимал то, что имел в виду Роджер, но не хотел высказать. Чтобы избежать скандала, Роджеру придется не только встречаться и беседовать с Клинтом, но и подыскивать нового директора Маунт-Корта, если отвертеться от суда так и не удастся. Если Ноа придется уйти, Роджеру предстоит заняться отбором кандидатов на вакантное место. Такова логика Опекунского совета.

Не успел Ноа повесить трубку, как секретарша сообщила ему, что с ним желает переговорить Уолкер Грей, один из членов совета. Он тоже имел разговор с Клинтом Энджелом, с которым они вместе играли в гольф в одном клубе. Уолкер выражался куда более определенно, чем Роджер, и проявил куда меньше сочувствия.

– Как подобное вообще могло произойти? Насколько я знаю, вас специально назначили на эту должность, чтобы вы как следует закрутили гайки, а не допустили того, чтобы ваша воспитанница оказалась изнасилованной школьным же врачом. Так как же это произошло?

– Насколько я знаю, пока только существует предположение, что девочку изнасиловали, – поправил его Ноа. – Ничего еще не доказано. Доктор утверждает, что он и пальцем не дотронулся до девушки, разве только при исполнении профессиональных обязанностей.

– Значит, он лжет.

– У вас есть доказательства?

– Но ведь Джули беременна.

Ноа помолчал с минуту, не зная, что ответить на такой абсурдный аргумент. Потом он сказал:

– С таким же успехом можно утверждать, что ее изнасиловал ее же собственный отец.

– Клинт не мог себе позволить такого.

– Питер Грейс тоже утверждает, что не позволил себе ничего подобного. Так кому прикажете верить? Факты же таковы, что я смело могу назвать Джули легкомысленной особой, эдаким мотыльком, срывающим цветы наслаждения. У нее могли быть близкие отношения с любым мальчиком из школы или из ее родного города.

– А вы вообще в состоянии контролировать ситуацию в школе, отданной на ваше попечение?

Ноа пришлось защищаться. И не только в беседе с Уолкером, но и позже, когда ему позвонил еще один член Опекунского совета, а потом другой. Всего за утро ему пришлось переговорить с пятью членами совета и с четырьмя родителями. Его секретарша уже ушла обедать, когда раздался очередной звонок. Ноа хотел было его проигнорировать, но потом все-таки решил взять трубку. У него хорошо получалось успокаивать людей. Чем больше он говорил с членами совета и родителями, тем больше покоя ему удалось вселить в их сердца. Аргументация Ноа всегда была безупречной.

На этот раз звонил Джим Кехани, его знакомый из Санта-Фе.

– Хотел просто спросить, решил ли ты перебираться к нам на следующий год? – сказал он. – Вакансия по-прежнему остается открытой. Конечно, мы принимаем на конкурс документы других кандидатов, но ты остаешься кандидатом номер один.

Ноа хотелось сказать ему что-нибудь вроде «подожди, пока не узнаешь, как разворачиваются события в Маунт-Корте», но сказал совсем другое:

– В принципе, я заинтересован в этой работе. – Ноа хотелось иметь в запасе возможности для маневра. – Что мне следует в таком случае делать?

– Выслать нам краткое резюме твоей предыдущей деятельности. Парочка рекомендательных писем тоже не повредит. Все остальное пришлешь попозже. Я уж было решил, что ты задумал до конца дней скрываться в Маунт-Корте. Надеюсь, у тебя там все хорошо?

Ноа постарался ответить достаточно неопределенно и после этого сразу же ушел из кабинета. Больше говорить по телефону ему не хотелось. Кроме того, ему было необходимо повидаться с дежурным воспитателем из общежития, где проживала Джули, и побеседовать со своим заместителем по внеаудиторной работе с учащимися.

Последней пациенткой Пейдж за день оказалась трехлетняя девочка, первый ребенок молодой пары из нижнего Таккера. Они редко встречались друг с другом – отец работал днем, а мать – по ночам, зато ребенок всегда находился под присмотром. Отец, который, собственно, и принес ребенка, закутал девочку в несколько одеял, чтобы уберечь от холодного декабрьского ветра.

Пейдж выписала молодому папаше рецепт и взяла ребенка со смотрового столика.

– Давайте ей лекарство четыре раза в день, но перед этим обязательно накормите. Держите девочку в тепле, побольше питья, и позвоните мне, если в течение двух дней не наступит улучшение.

Словно догадываясь, от кого исходит помощь, Эмили, так звали девочку, лежала на руках Пейдж совершенно спокойно.

– Какая миленькая, – сказала она с улыбкой, но улыбка пропала, стоило ей подумать, что и Сами в три годика станет такой же миленькой. От того, что ей не придется этого увидеть, в груди Пейдж все сжалось. Все было хорошо, пока она работала и была погружена в заботы своих пациентов, но стоило появиться хоть крошечному перерыву, как ее мысли становились тягостными.

Она обняла Эмили и передала ее в руки отца. Потом проводила их до дверей кабинета и вернулась к себе. Неожиданно к ней вошли Питер и Энджи.

– Есть новости? – спросила Энджи у Питера.

Тот покачал головой. Пейдж сразу заметила, что выглядит он неважно. Она поняла, какие грустные мысли роились у него. Впрочем, и ее мысли не отличались веселостью.

– Отец Джули пока еще не решил окончательно, стоит ему подавать в суд или нет, – произнес он, – но я не уверен, что подобное состояние продлится долго. Джули продолжает настаивать, что ее изнасиловал я.

– Она что, заявила тебе это прямо в лицо? – спросила Энджи.

– Нет. Признаться, мне очень хотелось побеседовать с ней наедине, там, в кабинете у Перрини, но ее адвокат запретил мне это и сказал, что я оказываю давление на свидетеля. Если она будет настаивать на своем, а никто другой не признается в содеянном, то дело будет неизбежно передано в руки полиции и в суд. Тогда это лишь вопрос времени. Они привлекут меня за изнасилование. – Он взглянул на Пейдж. – Непривлекательная картина, верно?